Владислав Глинка - Дорогой чести

— Ничего, нас-то уважат, — внушительно заверил пекарь.

— Ладно, — закончил аудиенцию городничий. — Но помните, коли убьют кого, то, честное слово, от губернатора приказа добьюсь, чтоб вовсе вашу потеху запретил.

В следующее воскресенье, выйдя на берег Ловати, Непейцын только разговаривал со знакомыми да посматривал на сходившиеся на льду стенки и слушал сопровождавшие сражение устрашающие вопли.

— Еще римляне говорили: «Крик разит не хуже меча», — щегольнул ученостью стоявший около почтмейстер Нефедьев.

— И что, ваша милость, кулачное смотрите? — сказал подошедший купец Овчинников. — Дело грубое, суматошное. А нонче редких бойцовых гусаков стравляют. Вот уж что богатыри в песнях…

— Я не прочь поглядеть, — отозвался Непейцын. — Где? У кого?

— У соседа вашего, Ломакина, подле амбара. Я его вчерась спросил: «Чего господина городничего не попросишь?» — «Совестюсь — говорят, они такие благородные, всё книги читают, вечерами мне в окошко видать…» А я ему: «Так они всякий бой должны понимать, как на кулачников кажное воскресенье любуется и ноги в сражении решились…» И время самое бойцовое — гусыни клохчут, яйца кладут, а гусаки в бой рвутся. Ноне будет впервой выставлен, которого из самого Почепа Анисим Глушков привез, две недели его на парной конине держит. Заклады немалые купцы готовят.

— В Англии тоже гусаками занимаются, — сказал почтмейстер.

— Так, может, пожалуете, честные господа? Я туда сейчас иду.

Они поспели к началу боя. Посредине двора была устроена круглая гладкая снежная арена, обнесенная барьером в аршин высотой, сделанным из бересты, укрепленной кольями. Вокруг на скамьях сидели человек тридцать в шубах, шапках, валенках. При появлении гостей все встали. Ломакин засуетился, приказал принести городничему кресло из дому, почтмейстера усадили среди купцов.

Первой парой выпускали почепского гусака против здешнего, который раньше всех побеждал. Оба хозяина бойцовых птиц выложили седому купцу Филиппову по сто рублей ассигнациями заклада. Сидевшие вокруг арены тоже спорили на деньги. Молодцы подали хозяевам гусаков. Они рвались из рук, шипели, вытянув шеи. Почепский весь белый, великолуцкий — с серыми крыльями.

Но вот Филиппов сказал негромко: «Пущай!» — и оба владельца высадили своих питомцев на арену. Гусаки сшиблись грудью, щипля друг друга за шею. Потом отскочили, остановились, как бы прицеливаясь, злобно гогоча, и снова бросились в бой, подпрыгивая, взлетая, норовя вскочить врагу на спину. Пух полетел во все стороны. Великолуцкий боец поскользнулся, но тотчас выровнялся. У обоих уже видна была кровь на перьях. Вцепились друг другу в шею, рвут из стороны в сторону, топчутся по кругу…

А у зрителей куда девалась нарочитая купеческая степенность! Улюлюкают, хватают друг друга за плечи, ахают, вскакивают с мест, дергают себя за усы, за бороды. Старик хозяин великолуцкого гуся читает молитву, крестится. Хозяин почепского выпучил глаза, побагровел — сейчас удар разобьет.

Но не помогли молитвы. Минут через десять боя серокрылый упал. Перебитая шея вытянулась, из клюва хлынула кровь…

— Куда ж, ваше высокоблагородие! — засуетился Ломакин около поднявшегося Непейцына. — Сейчас вторую пару спущать станем…

— Спасибо, друг любезный, мне обедать пора. Спасибо, господа купцы, за компанию. Желаю здравствовать…

Сам не ожидал, что смерть какого-то гусака так взволнует. Но и следующие дни опять, как въяве, виделась длинная недвижная шея на окровавленном снегу, затянутые белой пленкой глаза. И над ним лицо хозяина с дергающейся щекой в седой бороде: «Ох, сынок! Ох, птица любезная! Так и забил тебя хохол проклятый..»

Нет, пусть уж лучше тешатся голубями или теми покорными медведями, которых приводят странствующие литовцы и заставляют на потеху толпе делать артикулы палкой и реветь, выпрашивая гроши.

В середине зимы в Луках наконец-то появился уездный предводитель дворянства. Говорили, что с осени жил в Петербурге и сильно там проигрался. Сергей Васильевич не торопился делать ему визит. В самом деле, отставной подполковник, а он на действительной службе считается тем же чином. Должно быть, почтмейстер и предводителю нарассказал о высоком друге Непейцына, — через несколько дней господин Цветков подкатил на щегольских санках к городническому дому, хотя жил всего в двух кварталах. Принял его Сергей Васильевич с полным вниманием, в следующее воскресенье отдал визит и был представлен молчаливой предводительше со скучающим выражением лица. А супруг ее оказался истинной пустой башкой, в которой могла, как сухая горошина в дешевой погремушке, кататься одна-единственная мысль. По крайней мере, и при визите городничему, и при ответном его посещении он твердил о темноте на великолуцких улицах. Будто ему приходилось беспрерывно ходить по ним с вечерней до утренней зари!

— Помилуйте, мы в Петербурге разве к тому привыкли? Там через пятьдесят шагов — и опять фонарь. А тут как в Турции…

Выслушав такое сообщение раз десять, Непейцын подумал, просто ли дурак вспоминает свои поездки по гостям в Петербурге или намекает, что городничему надлежит заняться освещением города? Сколь мог вразумительно, он сказал, что на это в уездных городах правительство не отпускает ни копейки. Только сами обыватели могут ставить у жилищ фонари, но таковых в Луках еще нигде нет, кроме как у собора, дома присутственных мест и городнической квартиры. Даже в гостином дворе из боязни пожара лавки запирают при наступлении сумерек, и сторожа с собаками сидят около них в полной тьме.

При повторном толковании сей истины господин Цветков вдруг оживился. Поднял вверх палец с гербовым перстнем и воскликнул:

— Par bleu! [11] Проклятие! (франц.) Какова мысль! — после чего глубоко задумался, предоставив Непейцыну беседовать с предводительшей.

Минут через пять он опять вскинулся и спросил:

— Ну, а ежели я подам прочим дворянам пример, поставлю перед своим домом четыре или более фонарей?

— Такой поступок сделает вам особую честь и прославит ваше имя, — с готовностью поддержал городничий.

— Но ведь я могу заказать сии фонари совершенно какие хочу, этакие… — Предводитель покружил пальцем в воздухе, как бы изображая махровый цветок. — Фамильные… fantasie fleur? [12] Фантастические цветочные (франц.).

— Те фонари, которые украсят крыльцо вашего дома, могут быть любого фасона и материала, как вы, конечно, видели в Петербурге у особняков вельмож, — политично ответил Непейцын. — А те, которые захотите поставить у мостков, проходящих вдоль фасада, — он указал в окошко, — попрошу заказать по казенному образцу, каковой можно видеть у моего дома или у присутствия.