Владислав Глинка - Дорогой чести

— Что ж, может, и дело, — сказал Непейпын.

— Похоже, — кивнул Родионов. — Эй, сотника Карпова ко мне!

Он приказал своему офицеру пробраться к берегу и еще раз все осмотреть. Возвратись, сотник подтвердил слова Федора.

— Капитан Галкин давно в дело просится. Давайте, полковник, пошлем его и вашу сотню в обход, — предложил Непейцын.

— Можно. Ежели Буткевич согласится ноне в резерве остаться… — подмигнул Родионов.

— А может, я с дороги ударю, когда наши водой в лагерь заскочат? — подал голос майор.

— Добре, — согласился казак. — А нам куда ж с подполковником?

— Руководить боем при моем эскадроне, — предложил Буткевич.

Отдали распоряжения. Сотня и эскадрон Ингерманландского полка с Галкиным и Паренсовым ушли в обход. Эскадрон Рижского с Балком и другая сотня придвинулись перелеском к воде и стали наготове, ожидая сигнального выстрела Галкина.

Как все последние дни, Сергей Васильевич думал о дяденьке, Соне, больной Марии Кондратьевне — о том, что было так далеко от стоявшего перед глазами осеннего леса и сжатых полей, по которым прохаживались важные грачи. И так задумался, что не слышал выстрела Галкина. Голубь рванулся следом за конем Родионова и вынес его из перелеска на прогалину. Драгуны и казаки, кто по колено коням, кто по брюхо, окутанные брызгами, с криком скакали по воде, заворачивали в лагерь. За фурами метались люди, бились лошади. Несколько французов, вскочив на козлы, не оборачиваясь на дорогу, отбивались штыками от всадников.

— Эскадрон, стой! Первому взводу спешиться! — скомандовал Буткевич.

Быстро и слаженно, как на учении, драгуны отдали лошадей коноводам и, не обнажая палашей, побежали вперед. И вот, уже подпертые сильными руками, одна, а затем вторая фура тяжело повалились набок, вовнутрь лагеря. А третью, повернув за дышло, вывезли в поле, открыв как бы ворота в стан врагов.

— Ямбурцы, за мной! — кричит Буткевич.

И уже за фурами всадники рубят и топчут французов.

— Pardon! La vie! [20] Пощадите! Жизнь!.. (франц.) — слышно оттуда.

— Трубач! Отбой! — командует Непейцын.

— А я Федьку вашего к Егорью за нынешнее представлю, если жив, конечно, — говорит Родионов. — Как не служащего, сам наградить не могу, но граф, по моей бумаге, верно, не откажет.

— Стоит ли?

— А как же! Молодец, хитрость чисто казацкую показал…

И опять с рассветом потянулись в обратный путь. За конным строем в двух фурах стонут на ухабах раненые драгуны и казаки, дальше, окруженные конвоем, скрипят еще фуры. В них набилось больше сотни пленных, среди которых также немало раненых. А на берегу безымянного озерка, близ села Степановичи, желтеют свежие песчаные насыпи — могилы русская и французская.

В Невеле ждал Непейцына пакет, присланный с нарочным. В нем лежали подорожная и отпускное свидетельство, в котором значилось, что «командир сводно-драгунского дивизиона подполковник Непейцын отпущен из штаба 1-го пехотного корпуса в Санкт-Петербург по собственной надобности, сроком на один месяц, по 25 октября сего 1812 года». В приложенной к казенным бумагам записке Довре желал доброго пути и посылал поклоны дамам верещагинской семьи.

Как горе в неделю может сломить человека! Вместо краснощекой, плотной Аксиньи Непейцын увидел темноликую, исхудавшую, поникшую под черным платком вдовицу. Сдал и Моргун — еще сгорбился и вовсе оглох на одно ухо. Оба со слезами припали к Сергею Васильевичу. Едва оторвался, пообещавши, что после войны будет с ними. Повернулся и увидел Филю с Ненилой, еще двух стариков, тоже заплаканных и тянувшихся к нему.

— Вместе в Луки? — спросил Сергей Васильевич.

— Нет, мы там пока мастерскую закрыли, — отвечал Филя. — Солдатами город полон, кому столярное заказывать?..

— И то хорошо, что есть кому в сем доме пожить, — одобрил Непейцын. Но тут же задумался и спросил: — А не согласишься ли, Филипп Петрович, со мной в Петербург поехать?

— Коли надобен, так отчего же?

— Очень надобен, — ответил Сергей Васильевич, думая, что, когда вернется в армию, Филя может остаться около Сони с тетушкой и куда понадобится их отвезет. — Так собирай, Ненилушка, мужа. Завтра едем. Ермоша, подбери-ка правую пристяжную посильней…

Этот вечер провел, запершись в дяденькиной комнате. Бревенчатые стены, пролинеенные зеленоватым мхом конопатки. Книги, стол, постель. На стене те сабли и пистолеты, что увидел далеким весенним утром в кибитке… «Ах, дяденька, будет ли кто меня так поминать, как я вас поминаю? Рука не поднимается что-нибудь здесь тронуть, а ведь надо деньги сыскать, взять в Петербург на случай».

По-осеннему пожелтела трава на Купуйском погосте, вокруг свежих могил, в которые рядом легли два человека, никогда друг друга не видевшие. На одной поставлен крест, другая — пустой земляной холмик. Позванный Филей священник на просьбу Непейцына отслужить панихиду по новопреставленным болярам Семену и Андрею, залопотал испуганно:

— Супостата нашего никак не могу-с поминать, ваше высокородие! Только от уважения к покойному Семену Степановичу схоронил иноверца тута, да и то не быть бы в ответе. Дьякон у меня таков доносчик.

— Полноте, батюшка, французы не язычники. Пленных всегда с воинской почестью хоронят, панихиду полковые попы служат.

— Не знаю-с, не знаю-с, как и быть…

— А так, что к обратному моему проезду надо второй крест поставить. Вот за него и за панихиду вам награждение.

В Луках остановились кормить лошадей на дворе Филиного домика, в который впустил для присмотра вдову своего подмастерья. У нее присели закусить, когда прибежал почтмейстер Нефедьев.

— Ах, батюшка, ох, герой наш! — кудахтал он. — Да что ж тут в тесноте? Прошу ко мне отзавтракать. И предводитель с городничим счастливы будут поздравить. Как же, на всю Россию прославились!

— Да о чем вы, Иван Макарьевич? — недоумевал Сергей Васильевич.

— Всегда были скромны, всем готов свидетельствовать скромность вашу. Так прикажите Филиппу, когда коней откормит, к дому моему подать, а сами, тут близенько…

— Да зачем же я к вам пойду? Я уже закусил и, право, очень тороплюсь в Петербург, мне каждый час дорог.

— Ох, батюшка, нехорошо старых знакомых не уважить, жена там хлопочет. Я понимаю, как лестна нонешняя знаменитость ваша…

— Что вы городите? Какая знаменитость? — вскипел Непейцын.

— Так неужто ж за битвами и не читали? Вот, вот же… Э! нет, дайте прежде слово у меня позавтракать.

— Да полно вам! Будете приставать, я и читать не стану! — окончательно рассердился Сергей Васильевич.

— Ну, вот-с, прошу. — И почтмейстер подал изрядно измятый листок прибавлений к «Петербургским ведомостям», в котором повествовалось о бое у Козьян со многими похвалами храбрости Родионова и Непейцына — только они двое и были названы.