Сергей Максимов - Путь Грифона

Вчерашний допрос она проводила в своей привычной шутливо-издевательской манере:

– Да кто ж тебя, такую лапушку, раскрасавицу, слепил-нарисовал? – заученно распаляла она себя. – Это откуда же мы такие черноглазенькие да белокоженькие взялись-образовались? А титечки-то, титечки-то… как у молодой козы. Поди, сосочками в разные стороны глядят – кого выбрать не знают…

При этих словах начальник отдела Литвинчук, производивший арест и ставивший до этого ей задачу, встал, едва кивнул и вышел из кабинета. И это тоже насторожило Каблукову. Не могло не насторожить. На её допросы арестованных женщин обычно набивались в кабинет все свободные от дел коллеги-мужчины и дружным смехом сопровождали её преамбулы перед допросом.

Задача, казалось бы, не стоила и выеденного яйца. Нужно было взять у жены показания на мужа. Но тут-то и выяснилось, что эта жена – работник 2-го, диверсионно-разведывательного, отдела Судоплатова, а её муж – штабной генерал. Дела такого уровня делались в тридцать седьмом через два дня на третий. Но сейчас на дворе сорок второй год. Сейчас генералов и их жён так просто не трогают. Всё было бы просто, попади тот генерал в окружение или немецкий плен. Но он здесь. И вот этот генерал сам и нарисовался.

– Она ничего не подписала, – с трудом выговаривая слова, хрипловатым голосом произнесла Каблукова. – Дайте закурить, – без всякой паузы продолжила она.

– Угостите даму табаком, – приказал Суровцев Новотроицыну.

– Вы теперь папиросы с собой не носите? – ехидно поинтересовался Новотроицын, чем породил новые вопросы у Каблуковой.

Ольга Викторовна Каблукова с интересом слушала и наблюдала за этими странными во всех отношениях людьми. «Подтянутый» вставил ей в рот папиросу, чиркнул спичкой. Она жадно затянулась табачным дымом.

– Это хорошо, что ничего не подписано, кроме справки об аресте, – точно думал вслух Суровцев. – Кто, кстати, утверждал арест?

Каблукова кашлянула. Внимательный Новотроицын забрал из её опухших губ папиросу. Свободной рукой аккуратно, почти дружески, постучал ей по спине. Снова вставил папиросу в рот женщине.

– Можете не отвечать, – продолжал Сергей Георгиевич. – Я вам сам всё расскажу. Справку об аресте моей жены подписал ваш непосредственный начальник – лейтенант госбезопасности Литвинчук. Его подпись чуть ниже той строчки, которая гласит: «Арест согласовать с прокурором». А вот в левом верхнем углу этого документа, там, где написано «Утверждаю», соответственно должность и подпись другая: «Начальник Управления особых отделов НКВД СССР Виктор Семёнович Абакумов». Я правильно говорю?

Каблукова молчала и напряжённо думала. Сам принцип составления справки об аресте составлял служебную тайну. Знать это может только человек, знакомый с делопроизводством в системе НКВД. Этого не может знать ни армейский, ни даже штабной генерал. Даже если он когда-то арестовывался. Справку при аресте в то время предъявлять было не принято. А по тому, как спокойно, без всякого трепета этот человек произнёс фамилию и должность самого Абакумова, было ясно, что он уверен и в себе, и в том, что за ним могут стоять очень большие люди. Недобрые предчувствия Ольги Викторовны находили своё реальное подтверждение. А кардинально поменявшееся положение, превратившее её из следователя в допрашиваемую, уже выводило её из равновесия. Этот факт начинал терзать и крушить её личность.

– Таким образом, моей жене вы желали предъявить «пятьдесят восемь – двенадцать»? – продолжал спрашивать Суровцев.

– И «пятьдесят восемь – один». Подпункты «в» и «г», – ответила на вопрос генерала Каблукова.

– Понятно. Таким образом, мне предполагается шить «пятьдесят восемь – один»… «А» и «б»…

Каблучиха молча кивнула. Ничего не понявший из этого диалога Новотроицын вопросительно, поочерёдно смотрел на Суровцева и на женщину-чекиста. Что было не удивительно. Разобраться в хитросплетениях самой зловещей статьи советского Уголовного кодекса было очень и очень не просто. Зато хорошо понимали друг друга люди знающие. И если перевести их диалог на доступный язык, то это выглядело достаточно угрожающе. Даже чудовищно. Суровцев, таким образом, предположил, что Ангелине пытаются предъявить двенадцатый пункт страшной пятьдесят восьмой статьи – единственный пункт, который не предполагал высшей меры наказания. «Недонесение о достоверно известном готовящемся или совершённом контрреволюционном преступлении» – таково его неполное содержание. И точно подтверждая следственную практику тех лет, Каблукова перечислила ещё две части всеобъемлющей статьи, которые тоже касались «недонесения», но меняли «лёгкость» лишения свободы на высшую меру – расстрел. Пункты «1б» и «1в» относились исключительно к военнослужащим и карались «расстрелом с конфискацией всего имущества». Из этого набора пунктов следовало, что и самому Суровцеву, дай Лина показания, угрожала всё эта же пятьдесят восьмая статья, имеющая в пункте «1а» страшное определение – «Измена Родине».

Но не это сейчас занимало мысли Суровцева. Он теперь наконец-то понял и осознал причинно-следственную связь всех трагических событий, развернувшихся вокруг него и жены. И как это уже бывало не раз в его жизни, полное понимание ситуации пришло через малозначительную деталь…

– Ну и что с ней делать-то? – нарушил вопросом затянувшееся молчание Новотроицын и кивнул на Каблукову.

– Что с ней делать, к счастью или к сожалению, решать не нам, – ответил Суровцев.

– Не понимаю, – покачал головой Новотроицын и вынул изо рта Каблуковой окурок. – Ещё покуришь? – обыденно спросил он у женщины, точно она была его старой приятельницей.

Не дожидаясь ответа, вставил ей в губы новую папиросу. Снова чиркнул спичкой, давая прикурить.

Изначально Сталин приказал явиться в Кремль первому заместителю Берии комиссару государственной безопасности 1-го ранга Меркулову. Но в телефонном разговоре приказал разыскать и Суровцева. А когда узнал, что тот находится в кабинете Меркулова, приказал явиться обоим. И вот теперь два автомобиля, точно и по пунктам выполняя инструкции охраны, ехали в Кремль. Переезжать в одной машине вдвоём и более человек с началом войны генералам и высоким должностным лицам было категорически запрещено.

В отличие от Меркулова, Суровцев мало думал о причине такого странного и срочного вызова. В последние дни и часы все его мысли не выходили из круга обеспокоенности судьбой жены. По этой причине он и оказался в кабинете замнаркома. В отсутствие Берии и Судоплатова ему больше не к кому было обратиться. Так случилось, что в Москву они вернулись почти одновременно. Суровцев с Волховского фронта два дня тому назад. Меркулов прилетел с Кавказа сегодня утром. Обсудить с ним свои личные дела он не успел. А обсуждать было что. Начиная с ареста Ангелины до его, Суровцева, самоуправства с использованием сверхсекретной и строжайше законспирированной группы московского подполья, созданной из бывших уголовников, под названием «Лихие». Не успел узнать Меркулов и о том, что в Управлении особых отделов наркомата, руководимом Абакумовым, произошло чрезвычайное происшествие – пропала следователь Каблукова. А в подъезде своего дома был жестоко избит неизвестными начальник отдела контрразведки СМЕРШ Литвинчук. Оружие и документы нападавшие у чекиста не похитили.