Сергей Максимов - Путь Грифона

Мысли такого рода не раз приходили и к нему. Думал он об этом и сегодня. Но, в отличие от генерала, он знал истинную причину такого дублирования. Это нужно было для того, чтобы всегда быть уверенным, что любая недобросовестность, предательство или даже заговор будут раскрыты путём сравнения информации из разных источников. Но в условиях войны мера подозрительности должна иметь свои пределы. «Если мы учитываем организационную структуру немецкой разведки и контрразведки, то немцы тоже не лыком шиты», – согласился Сталин.

– Работайте, – кивнул он. – Василевский вас хвалит, – неожиданно перешёл он к другой теме. – И ещё… Что произошло между вами и членом военного совета Волховского фронта товарищем Мехлисом?

– Простое недоразумение, – уже не раздумывая, ответил Сергей Георгиевич.

– Мне тоже именно так и показалось. До свидания.

Ничего о предстоящем введении погон, как ожидал Суровцев, Сталин не сказал. «Вероятно, это уже решённый вопрос, о котором и говорить ничего не следует», – решил Сергей Георгиевич. Ничего не было сказано и о других аспектах сотрудничества с Русским клубом. Сталин перестроил работу с ним таким образом, что вся информация от Степанова из Америки и от Вальтера из Германии шла теперь напрямую к нему из разведывательного управления НКВД. Часто минуя даже Берию.

Даже общее дело не сближает и не объединяет сослуживцев так прочно, как несправедливое к ним отношение руководителя. Был ещё один любопытный фактор в отношении Меркулова к Суровцеву. Всеволод Николаевич происходил из военной семьи. Чин прапорщика царской армии не сформировал в нём по-настоящему офицерского мировоззрения, но на всю жизнь определил его принадлежность к офицерскому корпусу России.

– Подождём генерала, – сказал Меркулов своему водителю, усаживаясь в машину.

Некоторое время сидели молча, наблюдая, как на ветровом стекле автомобильные «дворники» борются с крупными хлопьями мокрого снега. Водитель в который раз за последние пятнадцать минут вышел из машины и принялся сметать веником снег с капота и крыши. Увидел идущего к автомобильной стоянке Суровцева. Предупредительно открыл перед ним заднюю дверцу. Сергей Георгиевич понял, что его ожидают.

– Садитесь ко мне, – приказал Меркулов.

– Настучит кто-нибудь, что приказ нарушаем, – располагаясь на заднем сиденье, не без иронии заметил Сергей Георгиевич.

– Ай, – взмахнул рукой Меркулов, – выговор туда, выговор сюда. Поехали, – приказал он водителю. – Слушаю вас.

Всю дорогу от Кремля до Лубянки Суровцев рассказывал о событиях последних дней. Высокопоставленный чекист ни разу его не перебил. Против ожидания, даже не упрекнул за самоуправство по отношению к сотрудникам управления Абакумова и за использование «Лихих».

– Он всё знает, – сделал неожиданный вывод Меркулов.

– Товарищ Сталин знает? – поразился Суровцев.

– Я вам говорю, знает, – холодно заметил Меркулов. – Всегда так. Никогда прямо не скажет. Сейчас сядет и будет наблюдать, кто что делать будет. Кто же у нас стучит? Это несправедливо, – неожиданно весело продолжал заместитель Берии. – Много у нас стало работников, которые пороха не нюхали. Мы за командировки на фронт выговоры получаем, а подчинённые в тылу – звания и ордена. И чёрт-те чем здесь занимаются. Это нужно исправлять.

Очень удивился бы Всеволод Николаевич, если бы узнал, что сразу после ухода Суровцева Сталин вызвал Поскрёбышева и приказал подготовить приказ о награждении Берии, Меркулова, Судоплатова и Суровцева.

– За Кавказ? – уточнил секретарь.

– Чекистов за Кавказ. Генерала за Ленинград.

– К каким орденам, товарищ Сталин?

– Красное Знамя. Нет. Чекистам знамёна… Генералу орден Александра Невского. Первой степени.

Осведомленность Сталина о событиях на фронтах и о действиях командующих фронтами объяснялась достаточно просто. Личный опыт Гражданской войны он всегда помнил. В те годы он сумел поднять авторитет членов военных советов на небывало высокий уровень. В своё время командующий Юго-Западным фронтом Егоров не мог отдать ни одного приказа, не посоветовавшись с ним.

В том же 1920 году командующий Южным фронтом Фрунзе, раздражаясь и злясь, был вынужден принимать решения, учитывая мнения членов военного совета Гусева и Белы Куна. На практике это означало, что на работу Фрунзе через своих ставленников влиял сам Троцкий. Во время новой войны Сталин не позволял политработникам вмешиваться в боевую работу войск. Но через партийный контроль знал всё, что хотел, о своих командующих, включая детали их личной жизни. Члены военных советов приняли такие правила игры. Откровенно отвечали на все вопросы Верховного главнокомандующего и генерального секретаря. И помалкивали, когда их мнением не интересовались. Пожалуй, только Мехлис переоценивал своё значение, находясь в должности члена военного совета. За что и поплатился петлицами комиссара первого ранга.

Другое дело было с НКВД. Он точно официально назначал своих любимчиков в Наркомате внутренних дел. Во-первых, всегда давал понять руководителям, что к их подчинённым он относится лучше, чем лично к ним. Во-вторых, не упускал случая выделить кого-нибудь из заместителей наркома как особенно ценного работника. В этом плане Абакумов обычно ходил у него в фаворитах.

Берия знал об особом отношении вождя к Абакумову и отнюдь не разделял мнение Сталина. Меркулов в этом вопросе был полным союзником Лаврентия Павловича. Разговор с Виктором Семёновичем Абакумовым был как списан с разговора кремлёвского.

– Вы свою лапу зачем в чужое управление запустили? – спросил Меркулов.

– Этого требовала оперативная обстановка.

– Какая такая оперативная обстановка? Мехлис для вас оперативная обстановка? Вы товарищу Сталину докладывали о своих действиях?

– Нет.

– А откуда товарищ Сталин знает?

– Я не знаю.

– Так узнайте! Только не нужно лгать. Вы не в те игры играете, Виктор Семёнович. Совсем не в те… И не на той стороне. Если будет хоть какая-то утечка информации, вас даже Берия не спасёт. «Кто такой Абакумов? – скажет. Не знаю никакого такого Абакумова!» Генерал, которого вы по недомыслию или по беспечности зацепили – генерал не простой. Очень не простой генерал. Агентурный псевдоним ему сам товарищ Сталин дал. Вы не знаете, под каким именем он по оперативным документам проходит?

– Нет.

– Вот и хорошо, что не знаете. Я сам знал и забыл. Приказали забыть. А я вам приказываю забыть об этом генерале. Что за нарушение приказа бывает – это-то вы, надеюсь, ещё помните? Что молчите?

– Знаю, – глухо ответил мощный и спортивный Абакумов. И внешне, и внутренне никогда не проявлявший излишней покорности, он вынужденно согласился.