Элизабет Гилберт - Происхождение всех вещей

Потом Альма узнала, что местные совсем не понимали, что это за Бог, которому молятся англичане, и где этот Бог живет. Долгое время туземцы из залива Матавай считали, что Библия, которую преподобный Уэллс повсюду с собой носит, и есть его Бог.

— Им казалось очень странным, — поведал ей преподобный Уэллс, — что я носил своего Бога так беспечно под мышкой или оставлял без присмотра лежать на столе, а иногда даже отдавал своего Бога кому-то другому! Я попытался объяснить им, что мой Бог повсюду. Но они стали спрашивать: «А почему же тогда мы его не видим?» — «Потому что мой Бог невидим», — отвечал я. «Но как же тогда ты об него не спотыкаешься?» — спрашивали они. «По правде говоря, друзья мои, иногда очень даже спотыкаюсь!» — отвечал я.

На помощь Лондонского миссионерского общества рассчитывать не приходилось. Почти десять лет преподобный Уэллс совсем не получал вестей из Лондона — ни инструкций, ни дотаций, ни доброго слова. Тогда он взял свою миссию в собственные руки. Во-первых, решил крестить всех, кто желал покреститься. Это противоречило уставу Лондонского миссионерского общества, в котором ясно говорилось, что никто не должен быть крещен, прежде чем не станет совершенно очевидно, что он отрекся от старых идолов и принял Иисуса как своего Спасителя. Однако таитяне хотели креститься, потому что это было так весело, и одновременно желали сохранить свои старые верования. Некоторые захотели поклоняться Иисусу и одновременно почитать Таароа, Оро и прочих полинезийских богов. И преподобный Уэллс согласился. Он покрестил несколько сотен не веривших в Иисуса и столько же тех, кто верил в него лишь наполовину.

— Кто я такой, чтобы мешать человеку креститься? — вопрошал он, к вящему изумлению Альмы. — Должен сказать, миссис Уэллс не одобряла моих действий. Предупреждала, что Лондонское миссионерское общество требует, чтобы вера будущих христиан перед обрядом крещения подвергалась строгому экзамену — чтобы они читали катехизис и публично отрекались от идолопоклонничества, и все такое прочее. Но мне это напоминало инквизицию! В Лондоне требовали соответствия единому образцу веры, но даже у нас с миссис Уэллс не было единого образца! Я часто говорил ей: «Эдит, дорогая, неужто мы проделали такой путь, чтобы стать как испанцы?» Если кому-то хочется окунуться в реку, окуну я его в реку! Видите ли, если кто-то когда и придет к Господу, то лишь по воле Господней, а не потому, что я что-то сделал или не сделал. Так в чем тогда вред крещения? Человек выходит из реки чуть чище, чем вошел, а возможно, становится и чуть ближе к небесам.

Бывало, вспоминал преподобный Уэллс, он крестил некоторых по несколько раз в год или по нескольку раз подряд. Он просто не видел в этом ничего плохого.

В следующие годы у Уэллсов родились еще две дочери: Пенелопа и Теодосия. Они тоже умерли. Их похоронили на холме рядом с сестрами.

На Таити стали прибывать новые миссионеры. Те держались в стороне от залива Матавай и опасных идей преподобного Уэллса. Эти новые миссионеры обращались с туземцами строже. Они ввели законы, каравшие за супружескую измену, многоженство, нарушение границ собственности, несоблюдение дня отдохновения, воровство, детоубийство и принадлежность к Римской католической церкви (недавно на Таити прибыли французы, и борьба за туземные души ожесточилась). Преподобный Уэллс эти законы не одобрял. В его миссии в заливе Матавай по-прежнему царили куда более либеральные порядки. Он не запрещал своим туземцам устраивать петушиные бои, борцовские соревнования и прочие дикарские забавы. И даже не имел ничего против языческого обычая покрывать тело татуировками, хотя прочие миссионеры всячески это осуждали. Но преподобного Уэллса татуировки никогда не смущали. Возможно, потому, что родом он был из семьи моряков и обычай этот был ему привычен. А может, потому, что его собственное костлявое плечо было украшено старым, расплывшимся изображением якоря, сделанным синей краской. Как бы то ни было, он не считал необходимым настаивать на том, чтобы туземцы изжили этот обычай.

— Вот скажите, сестра Уиттакер, — спросил ее он, — с какой стати Господь наш стал бы возражать против столь безобидного украшательства? Так ли оно отличается от шляпы, что носит сестра Ману, или драгоценностей, которыми украшает себя благородная леди-христианка из Лондона?

С годами преподобный Уэллс все сильнее отдалялся от ортодоксальных принципов миссионерства. К примеру, в 1810 году он перевел свою Библию на таитянский, не дождавшись одобрения из Лондона.

— Я не всю Библию перевел, видите ли, — признался он Альме, — а лишь те отрывки, которые, как мне казалось, понравятся таитянам. Моя версия оказалась гораздо короче знакомой вам Библии, сестра Уиттакер. К примеру, я опустил все упоминания о Сатане. Видите ли, со временем я пришел к выводу, что таитянам о нем в красках лучше не рассказывать, потому что, чем больше они узнают о Повелителе Тьмы, чем большее почтение и любопытство он у них вызывает. К примеру, в этой самой церкви я видел молодую замужнюю женщину, которая стояла на коленях и совершенно искренне молилась Сатане, чтобы ее первенец оказался мальчиком. Когда же я попытался исправить ее прискорбную ошибку, она сказала: «Но я хочу заслужить благосклонность единственного Бога, которого вы, христиане, так сильно боитесь!» С тех пор я старался о Сатане больше не говорить. Нужно приспосабливаться, мисс Уиттакер! Нужно приспосабливаться!

В конце концов в Лондонском миссионерском обществе прослышали о приспособленчестве преподобного Уэллса и пришли в крайнее негодование; преподобный получил письмо, в котором Уэллсам было приказано немедленно вернуться в Англию и прекратить проповедническую деятельность. Однако Лондонское миссионерское общество было на другом конце света — что оно могло сделать? Тем временем преподобный Уэллс действительно перестал проповедничать, разрешив таитянке по имени сестра Ману делать это вместо себя, несмотря на то что та не совсем еще отреклась от всех своих старых богов. Но ей нравился Иисус Христос, и вещала она о нем весьма красноречиво. Известия об этом разозлили Лондонское миссионерское общество еще сильнее.

— Но я попросту не могу отчитываться перед Лондонским миссионерским обществом, — почти извиняющимся тоном сообщил преподобный Уэллс Альме. — Видите ли, их закон на нас не распространяется. Они не имеют понятия, что здесь творится. Здесь я отчитываюсь лишь перед Творцом всех наших благодатей, а мне всегда казалось, что Творец всех благодатей весьма симпатизирует сестре Ману.

И все же ни один таитянин так и не стал истинным христианином до 1815 года, когда король Таити Помаре отправил статуи всех своих священных идолов британскому миссионеру в Папеэте, приложив к ним письмо на английском языке, в котором говорилось, что король хочет предать огню всех своих старых богов и желает наконец принять христианство. Своим решением Помаре надеялся спасти свой народ. Остров в то время находился в бедственном положении. С каждым новым судном, причаливавшим к берегам Таити, среди таитян распространялись новые болезни. Целые семьи гибли от кори, оспы, дурных болезней, порожденных проституцией. По подсчетам капитана Кука, в 1772 году численность населения Таити составляла двести тысяч душ. К 1815 году это число сократилось до восьми тысячи. Болезнь не щадила никого — ни верховных вождей, ни землевладельцев, ни людей низкого происхождения. Сына самого короля унесла чахотка.