Станислав Блейк - Кровавые сны

И Феликс в мельчайших подробностях поведал юной княгине, как выглядел король и во что он был одет в тот единственный раз, когда Феликс действительно находился поблизости от польского и теперь уже французского государя. Из соседней комнаты, скриптория, доносились голоса наперсницы хозяйки замка и Габри. Феликс попросил Александру Гелену всего на два слова отойти в библиотеку, и теперь эти самые слова обернулись целой исповедью. Нежные розовые пальчики княгини коснулись густых волос ван Бролина, вставшего на колено.

— Простите этот горячечный бред изгнаннику, лишенному отчизны, — вдохновенно вещал Феликс. — Испанский король руками грозного герцога Альбы отнял у меня все, оставив лишь мою жизнь и честь. Клянусь вам, я смирился и помышлял о духовном поприще, у меня уже не осталось честолюбивых устремлений, пока я не увидел вас, ангела, посланного мне на муку, на беду, на погибель души моей!

— Зачем вы все это говорите мне? — Александра казалась растерянной, но не отходила от Феликса, который поднял на нее желто-зеленые глаза. Слезинка скатилась по его щеке.

— Потомок Алессандро Медичи встретил прекрасную Александру Заславскую! — воскликнул Феликс. — Не говорите мне, что не видите в этом тайного знака!

— Тише! — щечки княгини горели, влажные губы открылись, чтобы произнести что-то, как казалось Феликсу, важное, но, вместо этого, выкрикнули: — Беата! Беата! Нам пора!

Через несколько ударов сердца друзья остались в скриптории одни. Некоторое время Феликс молчал, стоя у окна, вдыхая аромат леса и бабьего лета. Наконец, повернулся, увидел нахальную ухмылку на рябом лице Габри.

— Замри! — сказал ван Бролин, будто они, как много лет назад в Антверпене, продолжали детскую игру. — Не говори ничего. Прошу!

Месть! Не один лишь Кунц Гакке был одержим этим порочным, замешанным на ненависти, сладострастием. Дама, сидевшая напротив него в их скудном антверпенском жилище, мыслила сходно с инквизитором, и это было ему отчего-то неприятно. Ценность жизни недоделанного юнца, сына госпожи Флипкенс, была не сопоставима с дорогим братом Бертрамом, покинувшим его два года назад. Правда, сам Кунц, узнавший о зверском убийстве компаньона всего лишь в конце прошлой осени, воспринимал это преступление как случившееся вчера.

— Мне жаль вас разочаровывать, но я не верю в то, что вы рассказываете, — инквизитор явно тяготился беседой. — Если бы в окрестностях Брюгге действительно орудовали оборотни, это давно стало бы известно Святому Официуму.

— Тамошний прево и городские синдики сплошь открытые протестанты! — пылко возразила женщина. Ее вид еще мог вдохновить Кунца на повышенное внимание год назад, но с тех пор многое переменилось. — Они схватили невинного, и будут всячески доказывать свою правоту, чтобы не кланяться людям епископа. Под пыткой мальчик оговорит себя, — лицо госпожи Флипкенс исказилось, — и свершится неправедный суд!

— Если действительно ваш сын невиновен, — Кунц отхлебнул воды из предусмотрительно принесенного палачом кувшина, — то преступления должны продолжаться. Стоит погибнуть хоть одному человеку, как всем станет ясно, что схватили не того.

— Во имя всех святых! — женщина снова начала рыдать вслух, Кунц поморщился. — Убийства происходили далеко не каждую неделю. Пока мы станем дожидаться следующего, мое дитя убьют, а если не убьют, уж точно искалечат.

— Он ваш единственный ребенок?

— Нет, у него еще есть младшая сестра, — сказала госпожа Флипкенс. — Она всего месяц назад была у первого причастия. Мы добрые католики, святой отец! Заклинаю вас о помощи!

Случаи, когда не совсем нормальных или даже совсем ненормальных, но безобидных сумасшедших тащили на костер, были не редкостью в те жестокие времена. Какое дело было Кунцу до неправедно обвиненного дурачка? Разве его спасение укрепит империю и римскую церковь?

На самом деле, да, подумал инквизитор. Если я найду настоящего убийцу, авторитет Святого Официума возрастет, люди поймут, что мы защищаем невинных и караем убийц. Прошло уже три года с тех пор, как я раскрыл последнее преступление, признался самому себе Кунц, навыки утрачены, к тому же в Брюгге я окажусь в лучшем случае спустя десять дней после убийства. Как начать следствие без помещения, без подозреваемых, без возможности провести официальный допрос, зная, что магистрат с его властными возможностями видит во мне занозу в заднице?

— Что вы говорили насчет вознаграждения? — спросил Кунц Гакке, будто был наемником, а не инквизитором. Срочно поехать в Камбрэ к архиепископу, покаяться, быть высланным в отдаленный монастырь простым доминиканским братом, забыть о трибунале, следствии, возможности охранять церковь и преследовать ее врагов. Забыть о брате Бертраме, убийцу которого я так до сих пор и не определил. Признаться, что следствие мне более не по плечу.

— Двести золотых гульденов, если спасете моего мальчика, — сказала женщина. — Сотню, если разыщете настоящих убийц, но спасти Доминика не успеете.

Какое правильное имя, Доминик, едва не улыбнулся Кунц, но, вместо улыбки, прокаркал хриплым голосом:

— Ступайте, наймите для нас лошадей. Думаю, на десять дней будет вполне достаточно. Мы спустимся, как только увидим троих оседланных под окнами. И еще, госпожа, — инквизитор поднял светло-серые глаза, — оставьте пятьдесят гульденов задатка, эта сумма пойдет на проживание в Брюгге, а остаток вычтете потом из гонорара.

Что скажешь, брат Бертрам, подумал Кунц, когда женщина ушла. Ты бы не простил мне, если бы я выгнал эту Флипкенс. Я найду оборотня, или того, кто хочет им казаться, а потом и твоего убийцу, брат. Я все еще лучший следователь Нижних Земель!

— Собирайтесь! — крикнул он, зная, что подчиненные находятся за дверью второй комнаты. — Быстрее, бездельники! Мы едем в Брюгге!

— Я не ослышался, святой отец? — дверь открылась, и на пороге возник Отто, босой, в одном исподнем, почесывающийся в неназываемых местах. — Мы заработаем немного денег и покинем этот злосчастный город, где вы постоянно пребываете в мрачном настроении?

— Не болтай! — прикрикнул Кунц, вновь убеждаясь, что безнадежно распустил подчиненных, которые напоминают скорее разбойников, чем служащих трибунала инквизиции. Вина за это когда-нибудь падет на меня, сознался самому себе Кунц, и, возможно, скорее, чем я ожидаю. — Одевайтесь оба немедленно!

В давние времена, благодаря шерстяной торговле, Брюгге был деловой столицей всей северной Европы, всего сотню лет назад Брюгге еще превосходил любой город Нижних Земель, но гавани его с тех пор обмелели, фарватеры заполнились мусором, стали непроходимыми для кораблей, и столица коммерческой жизни переместилась в город на Шельде. А что Брюгге? Он остался средоточием шерстяных мануфактур, но растерял блеск прочей торговли, и влачил неспешное и монотонное существование, со своими старинными церквями, каналами, зданиями темного камня и мощным беффруа над ратушей. Часы, украшающие этот величественный древний беффруа, пробили полдень, когда по мосту над крепостным рвом простучали копыта троих арендованных в Антверпене лошадей. Путники остановились на постоялом дворе «Благородный олень», куда под вечер должна была заглянуть госпожа Флипкенс, следовавшая в Брюгге отдельно от нанятых ею инквизиторов.