Росс Лэйдлоу - Аттила, Бич Божий

Гейзерих, более кого-либо другого способствовавший краху Запада, пережил эту империю всего на год. Как и о гуннах, о вандалах в исторических летописях сохранились лишь негативные воспоминания; имя их навеки связано с жестокостью и разрушениями. Не прошло и шестидесяти лет после смерти Гейзериха, как они были разбиты в Восточной римской империи армией Юстиниана и, как и гунны, больше уже не оказывали влияния на ход истории. (После смерти Аттилы гуннское государство стремительно развалилось, и теперь мы вспоминаем о нем лишь «благодаря» тем опустошительным набегам и разорениям территорий, с которыми и ассоциируется у нас имя Аттилы, Бича Божьего.)

Так что, получается, все стремления Аэция так ни к чему и не привели? Отнюдь нет. Несмотря на то что, судя по всему, он появился на политической арене слишком поздно для того, чтобы спасти Западную империю, ему не только удалось защитить Европу от азиатского господства, но и сделать возможным будущее гармоничное сосуществование германцев и римлян на территориях, относившихся некогда к Римской империи. Битва на Каталаунских полях стала величайшим (хотя и последним) триумфом Западной империи. Победа в ней была достигнута за счет того, что римляне и германцы вместе выступили против общего врага, что само по себе явилось важным новшеством, резко контрастировавшим с прежней политикой римлян по отношению к «гостям»-федератам: визиготов и франков они вынуждены были терпеть на своей земле, бургундов же систематически и нещадно подавляли. Впредь политическая динамика заключалась в конструктивном взаимодействии двух означенных народов, и процесс этот не закончился даже с развалом самой империи.

Обращение франкского короля Хлодвига в католическую веру (496 г.), примеру которого последовали и другие германские монархи, устранило последнее серьезное препятствие, стоявшее на пути германцев и римлян к сотрудничеству. (Прежде франки, как и прочие германские племена, придерживались арианства, соответственно, были еретиками в глазах римлян.) Аэций заложил фундамент, на котором Теодорид (не путать с его тезкой, королем визиготов!) смог выстроить удачный римско-германский синтез в остроготской Италии. Из него развилась европейская средневековая цивилизация, политическим средоточием которой стали империя Карла Великого и Священная Римская империя. (Их преемником мы, вероятно, можем считать Европейский союз.)

Рим оставался центром европейской цивилизации все две тысячи лет нашей эры. Западная империя существовала почти четверть этого времени, Восточная – около трех четвертей, до 1453 года, когда пал Константинополь. (К примеру, король Генрих VIII родился менее чем через полвека после сего события, а это, с точки зрения длинной исторической перспективы, – позавчерашний день.) Влияние Рима на архитектуру, право, языки, искусство, религию, формы правления и т.д. и т.п. безмерно – и долговечно. Возьмем лишь один пример: почти два столетия у власти в Британской Индии находились молодые люди, получившие классическое образование и правившие страной по той же модели, какая была свойственна Римской империи; и в целом, что бы там ни говорили о моральных принципах империализма, управляли этим субконтинентом довольно-таки грамотно. Рим оставил нам замечательное наследие, и немалая заслуга в сохранении и передаче его принадлежит Аэцию – «последнему из римлян», как сказал о нем Прокопий.

Рассматривая историю Римской империи в V веке, мы довольно хорошо осведомлены о том, что именно случилось, но не всегда – почему или как это произошло. Это вынуждает автора исторической книги «оживлять» состоящую из подлинных фактов основу произведения при помощи собственных гипотез и догадок, что позволяет лучше показать мотивировку и индивидуальные черты реальных персонажей. К примеру, нам неизвестно, действительно ли Аттила планировал создать «Великую Скифию» – это не более чем мое личное предположение. Тем не менее, то, что он мог этого желать, – вполне возможно. Величайшие завоеватели – Александр, скажем, или Наполеон – всегда стремились удовлетворить свои амбиции за счет разграбления городов и захвата чужих территорий.

Несмотря на немалое количество гипотетических отступлений, в своей работе я – за исключением некоторых отдельных случаев – старался строго придерживаться известных исторических фактов. (История Аттилы и Аэция столь необычна сама по себе, что и не нуждается в каком-либо приукрашивании.) Тем не менее кое-где мне пришлось слегка исказить реальность. Так, в моей книге бургунды перебрались в Савой за несколько лет до того, как это случилось на самом деле. Мой Констанций совмещает в себе черты двух реально существовавших персонажей, носивших это имя. Даже Гиббон допускает, что двух Констанциев «легко можно было спутать»; так что я не чувствую за собой особой вины за то, что объединил их. Именно его я сделал ключевой фигурой заговора, вынашиваемого Хрисафием с целью убийства Аттилы, а не Эдекона или Бигилу (Вигилия), двух агентов, более тесно участвовавших в этих интригах. Встреча Амвросия с Германом – лишь моя догадка, но, несомненно, не лишенная определенной вероятности, даже несмотря на всю ту сложность, которая возникает с датированием событий, происходивших в тот исторический период в Британии. Некоторые ученые (Винбольт, Мюссе и др.) считают, что имя Амвросия следует рассматривать в связи с событиями, имевшими место ближе к середине V века; другие (к примеру, Клири) выводят его на политическую арену в конце того же столетия. Как и Аэций, Амвросий Аврелиан (иногда называемый Аврелием Амвросием), по некоторым предположениям – сын консула, удостоился эпитета «последний из римлян». Предполагаемая дата второго посещения Германом Британии (440 – 444 гг.) практически совпадает с той, когда последовал третий призыв о помощи к Аэцию (445 г.), что, на мой взгляд, позволяет связать их между собой в романе. Эрнака я изобразил ребенком, а не юношей, каков он у Приска. Даниила, монаха-аскета, стоявшего в Константинополе на столпе, я поместил в этот город за десять лет до того, как он появился там в действительности. Кроме того, я произвел несколько незначительных топографических изменений: часть обнаруженного в Тарквиниях (южной столице этрусков) некрополя перенес на сотню миль западнее – но все еще в пределах Этрурии, – в долину Гарфаньяна; рассказывая о поездке Гая в Шварцвальд, слегка видоизменил рельеф местности (так, водопад Триберг стал располагаться на несколько миль южнее), и переместил Гиммельрайх из западной в восточную часть долины Хелленталь. Вышеупомянутые сдвиги были сделаны в интересах драматической эмфазы и гладкого повествования – и, полагаю, вполне простительны.