Росс Лэйдлоу - Аттила, Бич Божий

Почувствовав, что кто-то трясет его за плечо, Крисп очнулся от роившихся в голове мыслей. Словно выйдя из транса, он огляделся вокруг: тускло освещенный мерцающими масляными лампами зал судебных заседаний, склонившийся над ним defensor , обеспокоенный и, в то же время, раздраженный, по бокам – защитник с обвинителем и их клиенты.

– Тебе нехорошо? – резковато спросил defensor . – Если так, мы, полагаю, можем отложить дело до завтра.

Крисп покачал головой.

– Нет, я в порядке, господин, – пробормотал он извиняющимся тоном. – Голова что-то вдруг разболелась; но все уже прошло.

– Отлично, тогда продолжим. Освежу немного твою память: похоже, мы зашли в тупик, выйти из которого нам поможет Эмилиан Папиниан. Итак, что говорит по данному вопросу Папиниан?

Не без труда Крисп припомнил детали разбираемого дела. А. обвинял Б. в том, что тот, в то время как А. уезжал куда-то по делам, прибрал к своим рукам небольшой кусок его, А. земли, изменив границы наделов. Б. же обвинение отрицал. В суд были приглашены несколько свидетелей, показания которых оказались диаметрально противоположными. В результате к однозначному мнению суд прийти не смог, и вынесение окончательного решения отдавалось на откуп Папиниану, мнение которого он, Крисп, и должен был огласить.

Во время рассмотрения дела у Криспа появилось стойкое убеждение в том, что Б. показавшийся ему человеком жадным и беспринципным, подкупил как минимум одного из свидетелей, почему его и следовало признать виновным. Был Крисп убежден и в том, что Папиниан поддерживает иск А. Кроме того, – что потенциально представлялось крайне опасным для Б. – во время слушаний было безоговорочно установлено, что со стороны Б. звучали в адрес А словесные угрозы. Можно ли было рассматривать эти высказывания как угрозу насилием или оскорбление? Нет, утверждали двое юристов. Да, – согласно оставшейся паре; и, как знал Крисп, Папиниан склонялся к такому же мнению.

Беда была в том, что Б. тогда бы следовало признать виновным не в присвоении земли, а в latrocinium , краже. Defensor в этом случае будет вынужден передать дело Б. в уголовный суд, а сам Б. несомненно, оставшееся до следующего судебного разбирательства время проведет за решеткой. Условия пребывания заключенных в тюрьме были просто невыносимыми; многие умирали еще до суда. Если то же случится и с Б. то Крисп, в глазах Церкви, будет считаться виновным в смертном грехе убийства, а значит, и душа его попадет в ад.

Сгорая со стыда за то, что приходится предавать профессиональную этику, Крисп прочистил горло и важно произнес сфальсифицированный вердикт: «Согласно Папиниану, в делах, касающихся владения, если вескость конкурирующих претензий определена в пользу одной из сторон, оспариваемая собственность делится между претендентами в равных долях, согласно решению независимого судьи».

– Итак, ты хочешь вступить в наше небольшое братство? – спросил аббат Лерины у стоявшего перед ним взволнованного молодого человека. Будучи человеком добродушным и понимающим, аббат смотрел на Криспа с любопытством и тревогой. По покрою и качеству далматика он определил, что юноша принадлежит к высшим слоям среднего класса, то есть той части общества, откуда лишь единицы добровольно уходили в монастырь. Конечно, случались и исключения – даже один бывший сенатор, Павлин из Нолы, стал монахом, – но подобные примеры были наперечет. Этот же молодой человек, в отличие от тех, кто приходил в монастырь непоколебимым в своих убеждениях, смотрел на него обеспокоенным взглядом, свидетельствовавшим о неких душевных терзаниях.

– Всем сердцем, отец, – в голосе Криспа звучала безысходная пылкость.

– Должен предупредить тебя, что жизнь эта нелегка, – предостерег его аббат, – столь нелегка, что не каждый может к ней приспособиться, и, возможно, сильно отличается от той, которой ты жил прежде. Я должен убедиться, что призвание твое искренне. Ты бы удивился, узнав, сколь многие хотят попасть в монастырь лишь для того, чтобы избежать ответа перед законом либо же просто обеспечить себя предметами жизненной необходимости. – Он окинул Криспа оценивающим взглядом. – Скажи мне, сын мой, почему ты хочешь стать монахом?

– Ничего я не желаю так сильно, как жить жизнью, свободной от соблазнов, ведущих к грехопадению.

– Что ж, здесь их у тебя будет не много, – улыбнулся аббат. – Но ты так молод, чтобы желать уйти от мирской жизни! – Встав с престола, он положил руку на плечо Криспа и подвел юношу к окну. – Посмотри: там, за небольшой полоской моря, находится Гринник – шум и суета большого города, красивые женщины, возбуждение Игр, песни и смех, богатая еда и отборные вина, поэзия, музыка, театр. Действительно ли ты готов отказаться от всего этого? Здесь, на острове, тебя ждут лишь уединение, работа и молитва.

– И единение с Богом, если я останусь безгрешен?

– И это, полагаю, тоже, по милости Божьей, – мягко признал аббат, тронутый искренностью юноши. – Очень хорошо. Будешь пока кандидатом. Не изменишь своего решения – в скором времени станешь послушником.

Испустив вздох облегчения и благодарности, Крисп рухнул на колени и принялся целовать аббату ноги.

Глаза Валентиниана засветились восторгом, когда два раба внесли в залу и поставили перед ним на цоколь заказанную им лично у одного из римских зодчих модель. Вырезанная из дерева и покрытая штукатуркой для имитации мрамора, она представляла собой триумфальную арку, на рельефном фронтоне которой была изображена скачущая посреди спасающихся бегством бургундов и визиготов победоносная западная конница. На одну из панелей автор поместил и союзников римлян, гуннов, низких и неуклюжих. Что ж, самодовольно улыбнулся Валентиниан, с данным ему поручением зодчий справился просто великолепно: при виде арки ни у кого не возникло бы сомнения, что в представленном на ней сражении победили именно римляне , ведомые своим императором, управлявшим вожжами летящей впереди войска квадриги. Конечно же, армией во всех кампаниях в действительности командовал не он, а Аэций, но ведь именно для того и нужны полководцы! В конце концов, думая о завоевании Британии, люди вспоминают Клавдия, а не Авла Плавтия.

– Прекрасно! – выдохнул император. Кружа вокруг модели, он не переставал удивляться тому, с каким мастерством зодчий изобразил ужас и решимость на лицах, соответственно, варваров и римлян. Воздвигнем ее в Риме, решил Валентиниан (небольшая периферийная Равенна, окруженная окутанными туманами болотами, нравилась ему гораздо меньше, чем Вечный город), и пусть размерами своими и великолепием она затмит арки Тита и Константина.