Франсуаза Шандернагор - Королевская аллея

Добившись этого, я начала понемногу продвигать вперед мои фигуры, ловко используя каждый промах нашего врага и возвеличивая заслуги друзей. От случая к случаю я как бы вскользь, невзначай обращала внимание Короля на то, что уверенность, отличавшая все поступки и речи маркиза де Лувуа, отнюдь не спасает его от ошибок; Король был поражен примерами, что я привела ему, стал внимательнее следить за своим министром и вскоре сам убедился, что тот часто с решительным и высокомерным видом говорит вещи, которые ничем не подтверждаются на деле; через некоторое время он получил наглядное тому доказательство.

Отправившись в Трианон проверить, как идут работы, в сопровождении своего министра, на сей раз в качестве сюринтенданта Строительства, Король заметил, что одно из окон находится чуть ниже других; у него был острый глаз и он редко ошибался на сей счет. Однако господин де Лувуа, не желавший, чтобы его обвинили в небрежном надзоре за работами, решительно настаивал на том, что все окна расположены на одном уровне; он надеялся, что Король удовлетворится этим утверждением и, как всегда, поверит ему, но монарх, которого я давно убеждала в наглости его министра, не успокоился. Он велел позвать господина Ленотра и, скрыв от него суть спора, попросил промерить окна в его присутствии — и оказался прав. Он пристально взглянул на господина де Лувуа и невозмутимо приказал разобрать стену; случай этот навел его на серьезные подозрения, коим я старалась постоянно давать новую пищу.

При каждом удобном случае я сравнивала беспардонную наглость Лувуа со спокойным, миролюбивым нравом господина де Сеньеле, сдержанностью и компетентностью господина де Круасси, выставляла в выгодном свете благотворительные дела герцога де Шевреза и скромность герцога де Бовилье. Король уже привык встречать в моей комнате обеих герцогинь, их жен; сюда же я время от времени приглашала госпожу де Сеньеле, молодую, красивую, привлекательную даму, к которой монарх питал некоторую склонность. Кроме того, желая не упустить случая поднять акции господина де Сеньеле, я посоветовала ему устроить для Короля и всех придворных роскошный прием в Со, где у него был загородный дом. 30 июня 1685 года господин де Лувуа дал подобный праздник для Короля в живописном местечке под названием Медон, однако то ли он не озаботился подготовкою, то ли пожалел денег, но праздник вышел весьма посредственный, а начавшийся дождь вконец испортил впечатление.

Я убедила маркиза де Сеньеле не жалеть сил и средств, лишь бы затмить своего соперника, и 16 июля того же года он предложил Королю такое пышное празднество, какого при Дворе еще не видывали. Тут в изобилии имелось все, что могло усладить чувства и вкусы гостей: изысканные блюда и напитки, редкостные или несезонные фрукты, прекрасные концерты и коротенькая, но очаровательная опера, нарочно сочиненная на сей случай господином Люлли, искусно устроенный, великолепный фейерверк в парке, гротах и по берегам каналов, где плавали лодки и небольшой корабль; одним словом, изобретательный и щедрый хозяин предложил нам в тот день сказочное по красоте и необычности развлечение. Король объявил, что весьма доволен, и что господин де Сеньеле угодил ему во всем, вплоть до мелочей.

Господин де Лувуа сам способствовал своему падению. Недаром говорится, что боги ослепляют того, кого хотят погубить: министр продолжал вести себя по-прежнему, не догадываясь о возраставшем недоверии Короля, и наглость его стала прямо-таки непереносима монарху. Однажды, будучи в армии, он осмелился передислоцировать конных гвардейцев, расставленных самим Королем. «Да сказали ли вы господину де Лувуа, что это я разместил вас тут?» — спросил Король у их капитана. «Да, Сир, говорил», — отвечал тот. «Прекрасно! — заметил уязвленный Король, обернувшись к своей свите. — Я вижу, господин де Лувуа почитает себя великим полководцем, с коим никто не сравнится!» Он долго не мог простить министру это оскорбление, я же старалась время от времени напоминать о нем монарху.

Но министр пошел еще дальше. Толкнув Короля своими пагубными советами на Пфальцскую войну, в то время, как я, вместе с Кольбером де Круасси, тщетно уговаривала его сохранить мир и не нарушать заключенный договор, он столь безжалостно разорил этот край, что вопли несчастных жертв скоро огласили всю Европу. Король не любил напрасной жестокости; он боялся ненависти народа, которая висела над ним дамокловым мечом и грозила тяжкими последствиями. Я не упустила случая живописать ему все ужасы пожаров в Пфальце и внушить чувство вины за содеянное, говоря с воодушевлением, рожденным как моею любовью к ближним, так и ненавистью к министру.

Однако господин де Лувуа, не подозревая о возросшей немилости монарха, решил добавить к нещадному разорению Пфальца еще и поджог Трира [78] Трир — город в земле Рейн-Вестфалия, на реке Мозель. . Но на сей раз Король не поддался его уговорам и твердо приказал оставить город в покое.

Спустя несколько дней Лувуа, по-прежнему уверенный в том, что добьется желаемого своей настойчивостью, явился, как обычно, в мою комнату работать с Королем. В конце их встречи он спокойно заявил Королю, что сжечь Трир тому помешало одно лишь милосердие, и что он решил оказать своему повелителю бесценную услугу, взяв этот грех на себя, а потому, не посвятив монарха в курс дела, отправил в войска депеши с приказом спалить город к его прибытию. Король, против своего обыкновения, впал в такую ярость, что ринулся к камину, схватил щипцы и уже собрался было размозжить Лувуа голову; я бросилась между ними и, воскликнув: «Сир, что вы делаете! Вспомните, что вы Король!», отняла у него щипцы. Лувуа тем временем бросился к дверям. Король, грозно сверкая глазами, крикнул ему вслед: «Немедля отменить приказ, и дай вам Бог успеть. Вы ответите головой, если в Трире сгорит хоть один дом!» Лувуа, полумертвый от страха, ретировался, но, как мы узнали позже, вовсе не для того, чтобы отменить приказ, который и не думал отсылать: как оказалось, он вручил депеши курьеру, которому велел дожидаться в передней, прямо в верховых сапогах — на тот случай, если Король всего лишь слегка посердится, а тогда уж везти их в армию. Так что он просто забрал депеши назад и велел курьеру снимать сапоги; после этого необычного происшествия у меня появились важные козыри против министра; утратив доверие Короля, он теперь был полностью в моей власти.

Я могла бы погубить его, но не сделала этого: при всем моем уважении к Кольберам, мне не хотелось безраздельно отдавать королевство им в руки. Я считала разумным, и для моего спокойствия и для государства, сохранять равновесие между министрами, с тем, чтобы их амбиции, сталкиваясь, взаимно уничтожались.