Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II

Шерхан молча пожал плечами и улыбнулся.

— А как ты думаешь, Шерханушка, почему я тебе тогда помог с детским домом?

— Разве ты помог мне? Ты за детей заступился. Поступил, как честный вор. А я с этого навара не имел — одни хлопоты.

— А то, что площадь под тебя отдал? За это ты тоже не хочешь старика поблагодарить?

— Ты знаешь, Квадрат, что не прогадал. Ты очень хорошо знаешь, что я никогда не буду крысятничать и никогда тебя не подставлю, не кину. Кто-то может быть, и больше отстегнул бы тебе с площади, а ты бы постоянно ждал ножа в спину. А со мной ты спокоен.

— Согласен, Шерхан, уверенность в друге, спокойствие — дорого стоят. Я ведь старый уже, не такой шустрый, как раньше был, а ты мне спину прикрываешь. Ты не кинешь, я знаю. А вот смотрю на тебя и напрягаюсь. Не могу понять почему.

Шерхан всегда был сам по себе, но понятия уважал и воров чтил. Воровская идея казалась ему выражением природной глубинной справедливости, которой он за всю жизнь ни у кого больше не нашёл. Детдомовское детство твёрдо убедило его, что любой представитель государства — враг. Государство для того только и существует, чтобы паразитировать на людях, выжимать из них все соки, унижать и топтать ногами. Все эти ничтожества от мента до министра только и делали, что хапали и наслаждались своим превосходством над простыми людьми. Сейчас государство провозгласило новую политику и стало поощрять частную инициативу. Может быть, честным людям стало от этого лучше? Ничего подобного. Новыми хозяевами жизни на глазах становились барыги — ничтожные, трусливые, жадные, такие же, как и власть их породившая. Воры презирали и государство, и барыг. Воры ничего не боялись и ни перед чем не останавливались, отстаивая свои представления о чести и справедливости. Это очень нравилось Шерхану.

Вор не работает не потому что ленив. На самом деле управление арестантским миром одной только Москвы требует куда больше сил и способностей, чем управление всей милицией Союза. Любой вор мог, не напрягаясь, заменить любого министра, при этом дел у него поубавилось бы и жилось бы ему полегче. Воровской отказ от работы вызван вовсе не желанием облегчить свою жизнь, а пониманием того, что государство у нас — поганое, нечеловеческое, и пахать на него могут только дураки, трусы и подлецы. Вор идёт на постоянный риск, претерпевает порой невероятные лишения, отказывается от многих человеческих радостей и берёт на себя бесчисленные заботы только для того, чтобы не замарать себя сотрудничеством с этим государством. И простых людей вор никогда не обижает, а, напротив, заботиться о них куда больше, чем ментура. Как сказал один законник: «Мы воры, а не крадуны, нам красть некогда, у нас на груди крест, а за спиной — мужики-горемыки».

Вор ворует не для того, чтобы быть богатым и купаться в роскоши. Настоящий вор богатством пренебрегает и роскошью брезгует. Вор вообще не имеет собственности, всё необходимое для жизни получая из общака. На сходняках воры пьют из стальных кружек, хотя могли бы пить из золотых кубков. Контролируя огромные капиталы, воры не считают эти деньги своими. Общак идёт на поддержку честных арестантов, на адвокатов, на грев зон, на помощь родственникам, на поддержку тех, кто недавно откинулся с кичи. Вор не имеет семьи. Ему некогда заботиться о жене и детях, он всю свою жизнь отдаёт блатному миру. А кроме того, женщины размягчают душу. Мужчина начинает думать о том, как угодить своей красавице и постепенно всё меньше думает о братьях, которые на него полагаются.

Вор по сути своей — судья. Он судит не по личному произволу, а по воровскому закону. Если один вор не может развести тему по понятиям, вопрос выносят на воровской сходняк, там все имеют право на защиту, и приговор выносят только на основании бесспорных доказательств. Действие воровской справедливости неотвратимо. Любой осуждённый ворами уже мёртв. Но вор не любит убивать. Правильный вор не только сам не возьмёт в руки оружие, кроме случаев крайней необходимости, но и других на убийство не подпишет, если речь не идёт об исполнении решения сходняка, а тут уж не вор убивает, а закон.

Конечно, Шерхан прекрасно видел, что большинство воров живут не понятиям. И в роскоши они купаются, и думают о себе гораздо больше, чем о братве, и убивают без приговора сходняка, и мужиков обижают. Это не нравилось Шерхану, но он понимал, что есть идея, а есть люди. Идея сильна, а люди слабы. Менты, можно подумать, все как один верны своей «ментовской идее» — защищать трудящихся. Трудящиеся давно уже видят в ментах не защитников, а источник опасности. Неправильные воры встречаются куда реже, чем неправильные менты. И у вора мужик найдёт справедливость гораздо быстрее, чем у мента. Воровской закон сильнее закона государственного, потому что воровской — рождён народом, а государственный народу навязан.

И всё-таки Шерхан не хотел воровской короны, хотя очень уважал коронованных воров, и о том, чтобы брезговать короной с его стороны и речи не шло. Он, однако, считал, что никакая корона не сделает его тем, кем он не является, не поднимет его на новую высоту. И на высоте уже достигнутой не удержит. Братва и так его уважала. Конечно, корона была не только признанием заслуг, она давала новые права вместе с новыми обязанностями, но этого он хотел ещё меньше. Если он удержит площадь на высоте того порядка, который смог навести — и то будет немало, а расширяться, грести под себя всё больше и больше — это тупиковый путь. Чем больше у тебя власти, тем слабже твоя власть. Так он считал.

Шерхан лежал на козырной шконке в камере СИЗО и думал. Спокойно думал, без напряжения, без нервов. Времени у него было предостаточно, помешать его размышлениям никто не посмеет — наилучшие условия для того, чтобы чётко разложить по косточкам всё, что ему известно.

Менты повязали его в тот самый момент, когда он получал с коммерса деньги. Секунда в секунду подошли, значит, всё знали заранее. Кто его слил? Каждому из своих пацанов он верил безусловно. И ни одному из них не было смысла рыпаться на Шерхана, они знали, что без него им будет хуже, чем с ним. Кто-то из них захотел встать на его место? Ни один не имел для этого достаточной силы. Он поочерёдно вспомнил лица всех своих пацанов, какие они были последнее время, и понял — не они. Вокзальные менты? Это уж и вовсе смешно. Они слабые. И резона у них тоже нет. Но слабый может трусливо из-за угла нанести удар сильному. Конечно, может. Только сильный всегда чувствует рядом с собой того, кто может осмелеть с перепуга. Он вспомнил лица ментов. Не они. И вдруг перед ним встало лицо Квадрата. Вот это уже теплее. Нехорошее лицо у него было последнее время. Квадрат перестал предъявлять Шерхану претензии по поводу порядков на привокзальной площади и даже стал подчёркнуто ласковым, а в глазах появилась угроза. Квадрат — сильный и очень осторожный человек, но недостаточно тонкий, чтобы скрыть угрозу, появившуюся в его глазах. Шерхан прокрутил в памяти все их встречи за последнее время, стараясь припомнить все жесты, взгляды, мимолётные выражения лица. Он понял, что Квадрат держал себя неестественно. Постепенно пришла уверенность, что именно старый вор его и слил.