Наталия Вико - Дичь для товарищей по охоте

— Вернуть только не забудьте, договорились? — недовольно пробасил Горький.

— Не сомневайтесь, дорогой Алексей Максимович! — заулыбался Красин. — Верну, все верну, уж не беспокойтесь…

Мерцающая россыпь звезд обрамляла холодный ореол луны, безразлично взиравшей на одинокую женщину, сидящую на ступеньках дома.

— Прости… Прости… Прости… — шептала Андреева, раскачиваясь из стороны в сторону…

— Я просто не понимаю, что мне делать? — Зинаида встревожено глядела на сидящего напротив нее доктора. — Он — то напряжен, будто ждет неведомого удара, вздрагивает от каждого резкого звука, а то на него вдруг нападает безудержное веселье. [39]Что-то вспомнит, или подумает о чем, и начинает смеяться. А смеется он, сами знаете, так, что хочешь — не хочешь, в ответ весь дом ходуном ходит. Очень заразительный Савва человек В эти выходные вдруг сорвался с Тимошей в Покровское — захотел на лошадях покататься. В лесу снег еще до конца не сошел, а он… Да разве его остановишь? А два дня назад вдруг приходит ко мне в будуар и зовет — идем, мол, погуляем немного до храма Вознесения и — обратно.

— И что ж, такого, Зинаида Григорьевна?

— В общем-то ничего, Николай Николаевич. Если б не два часа ночи.

— Так что, пошли? — сочувственно улыбнулся доктор.

— А что делать прикажете, Николай Николаевич? Пошла. Только от этого еще хуже стало. Сегодня узнала, что новые слухи по Москве ползут: будто Савва не в себе, да и по улице с ним не случайно гуляют по ночам, чтобы его не встретил никто…

Зинаида Григорьевна вошла в кабинет Саввы, держа в руках несколько газет.

— Савва Ты читал, что газеты пишут?

Морозов, поднял глаза от шахматной доски и, нахмурившись, указав жене взглядом на Тимошу, размышлявшего над очередным ходом.

— Зина, с каких это пор ты к газеткам пристрастилась? Бумажные страсти мне не интересны.

— Но это, право, забавно, Савва Пишут, что ты отстранен от дел в силу своей врожденной склонности к беспорядочности восприятия жизни. Говоря яснее, в силу своего полупомешательства, случившегося от избытка работы и дурной наследственности. Каково? Будто держат тебя взаперти, а ты — ну, совсем не в себе. [40]

— Зина… — Савва поморщился. — А писем не было?

— Не было писем. Зачем ты им теперь? Без денег ты для них — мыльный пузырь.

Савва снова поморщился и еще раз указал глазами на сидящего напротив Тимошу.

— Устал я, Зина, — неожиданно признался он. — Может, правда отдыхать поедем? Во Францию. К морю. Не возражаешь?

После строгого серого Берлина, где Савву не покидало ощущение, что кто-то неотрывно следит за каждым его шагом, тихий провинциальный французский Виши показался раем. Если в Москве, из которой они уехали неделю назад, воздух только пах весной, а набухшие почки робко дарили сладковатый аромат нераспустившихся листьев, то здесь в Виши весна была в разгаре.

Савва, сидя на диване на балконе гостиницы, не спеша ел яблоко, аккуратно отрезая от него небольшие кусочки и рассматривая каждый из них, прежде чем положить в рот. Делал так умышленно, нарочитой медлительностью заставляя себя переключиться на непривычный размеренный темп жизни. Там, в России, несмотря на накопившуюся усталость, невозможно было отложить все дела в сторону. По его инициативе было проведено совещание с участием представителей промышленных кругов Петербурга, Урала, Юга России и Царства Польского. Позиция Саввы, сформулированная в письме Витте, многими была поддержана. И это тогда взбодрило его…

Мать, хоть и грозилась его от дел отстранить, — помогла. Когда в марте состоялось очередное общее собрание пайщиков мануфактуры, поддержала его кандидатуру на переизбрание.

«Бежал, бежал и остановился… — подумал он, отрезая очередной кусочек яблока. — Целый месяц отдыха… Не привычное это дело… Какая красивая перламутровая рукоятка… — остановился взглядом на ножике. — Как же славно, — продолжил он убеждать себя, — никуда не надо спешить, ничего не надо решать, не о чем волноваться… Впереди целый месяц тихой размеренной жизни… Репетиция старости, — усмехнулся он, положил аккуратно обрезанный остаток яблока на тарелку и прилег. — Хорошо…Тепло… Птицы поют… Как там Горький с Машей? — вдруг подумал он. — Да какая разница? У них своя жизнь, а у меня — своя».

Он поправил подушку под головой и прикрыл глаза…

— Савва Ты здесь? — услышал он голос Зинаида Григорьевна, которая появилась на балконе в длинном белом платье с вышитыми на нем белыми же цветами.

«Красиво…», — отметил он, открыв глаза.

— А я думаю, куда ты исчез? — Зинаида наклонилась и поцеловала мужа. — Ой, никак разбудила я тебя?

— Присядь, Зина. Вон, яблок поешь. Хорошие, кислые, крепкие. Редкость в это время года.

— Люблю мягкие и сладкие, — сказала она и отошла к краю балкона. — Савва Взгляни-ка! Кажется мне, этого молодого человека я видела вчера, и сегодня днем он за нами шел, когда мы гуляли. А сейчас, смотри, под балконом ходит — туда, сюда.

— Может, ждет кого-то. Постоялец какой — нибудь. Чего ты переполошилась? — нехотя пробормотал Морозов.

— Да нет же, Савва, какой же это постоялец? Слишком небрежно для этого выглядит. И потом, уже несколько раз останавливался и демонстративно на наш балкон смотрел.

— Зина, когда за кем-то наблюдают, в силу служебных причин, то, напротив, скрывают это. Если он делает так, как ты говоришь, значит — не тот, за кого ты его силишься принять.

— К нему второй теперь подошел Шепчутся… и вот, пожалуйста, — на наш балкон показывают Мне что-то не по себе, Савва — повернулась она к мужу. Но тот ничего не ответил. Лежал с закрытыми глазами. Зинаида вернулась в комнату за вязаньем, а затем расположилась в кресле рядом с Саввой. Так ей было спокойнее…

…Солнце клонилось к закату. В воздухе появилась прохлада. Савва проснулся, но не открывал глаз. Прислушивался к себе. Тяжесть, давившая на него в последнее время и комом стоявшая в горле, исчезла. Неужели прошло?

Открыв глаза, он сел на диване и потянулся.

— Зина Что-то я разоспался. А пойдем-ка, побродим.

— Побродим? — она оторвалась от вязания.

— Ну, да. А что здесь еще делать? Спать, есть и бродить. Погуляем, потом в ресторан зайдем, поужинаем. Я уже присмотрел здесь ресторан с отменным меню. Ну, так что, пойдем? — поднялся он с дивана.

Зинаида Григорьевна, оживившись, отложила вязание.

— Я сейчас переоденусь и выйду. А ты иди и закажи пока цветов в номер. Хочу цветов. [41]

— Зина, — Морозов раскинул руки, потягиваясь, — посмотри вокруг, здесь кругом цветы!

— Это — на улице. А я — здесь хочу! — капризным тоном сказала она и заулыбалась.

«Как в молодости», — отметил Савва.