Эйдзи Ёсикава - Честь самурая

Кромешно-черный дым подобно грозовым тучам поднимался над крышей храма Хонно. Кто поджег храм: воины Акэти, приверженцы Нобунаги или сам князь Ода? Положение было таким запутанным, что вряд ли кто-нибудь мог бы ответить на этот вопрос.

Дым окутывал храм со всех сторон, его клубы вырвались одновременно из кухни и из спальных покоев.

Двое самураев и один из мальчиков неистово сражались с врагом в помещении кухни. Судя по всему, монахи, приставленные к кухне, встали сегодня очень рано, — хотя ни одного из них сейчас не было видно, — потому что под большим котлами уже были сложены наколотые дрова.

Мальчику, стоявшему в дверях кухни, удалось сразить по меньшей мере двух воинов Акэти. Когда у него все-таки отняли копье, он, изловчившись, отскочил в глубину кухни и принялся метать оттуда во врагов все, что ему попадалось под руку.

Мастер чайной церемонии и его спутник, также оказавшиеся здесь, отважно бились с врагом плечом к плечу с мальчиком. При всей ненависти воинов Акэти к своим врагам они вынуждены были признать, что эти три фактически безоружных человека стойко противостояли нескольким самураям при оружии и в доспехах.

— Что это вы тут возитесь?

Воин, судя по всему, военачальник невысокого ранга, ворвался в кухню, выхватил из огня пылающую головню и стал тыкать ею в лицо троим приверженцам Оды. Еще одну головню он швырнул в ларь с припасами, а третьей запустил в потолок.

— Внутрь!

— Он должен быть здесь!

Они искали Нобунагу, но, не найдя его, ворвались в кухню и стали ногами в соломенных сандалиях расшвыривать горячие поленья по полу. Огонь мгновенно охватил ширмы, пополз вверх по деревянным опорам, подобно красному плюшу. Когда пламя достигло тела мастера чайной церемонии и мальчика, оба они были уже бездыханны.

Нечто невероятное творилось на конюшне. Там находилось около десятка лошадей: они дико ржали и били копытами в стенки стойла. Две из них в конце концов сорвались с привязи и вырвались наружу. Они на полном скаку мчались прямо на воинов Акэти, а лошади, остававшиеся в конюшне, чувствуя, как к ним подбирается пламя, ржали все громче и громче. Самураи, приставленные к конюшне, забыв о лошадях, поспешили на помощь Нобунаге. Именно здесь решили они принять последний бой и пали один за другим.

Даже конюхи, которым ничто не мешало устраниться от боя, разделили участь с самураями и тоже погибли. Всю жизнь довольствуясь нищенским пайком, эти люди с готовностью приняли смерть, доказав тем самым, что ничем не уступают высокородным господам.

Один из воинов Акэти, размахивая копьем с окровавленным наконечником, носился из комнаты в комнату, пока в дыму не отыскал своего боевого товарища.

— Это ты, Миноура?

— Я!

— Ты уже кого-нибудь уложил?

— Нет еще!

Каждый из них, как и все прочие воины Акэти, были движимы мечтой, что именно ему посчастливится первым добраться до Нобунаги. Вскоре они расстались, затерявшись в густом дыму.

Сейчас пламя, казалось, достигало уже крыши, и во внутренних приделах стояли грохот и треск. Кожаные и металлические части доспехов раскалились так, что к ним нельзя было прикоснуться. Мгновенно помещение покинули все, кроме воинов Акэти, но и те, спасаясь от огня, спешили поскорее вырваться наружу.

Из тех, кто по-прежнему оставался в здании и еще был жив, одни задыхались в дыму, другие были усыпаны пеплом. Двери и раздвижные стенки уже были вышиблены, горели золотая парча и дерево драгоценных пород; с трудом разгоревшись, они теперь ярко пылали. Но внутри маленьких боковых помещений было темно, хоть глаз коли. Даже проходы, ведущие в коридор, нельзя было различить в сплошном дыму.

Ранмару устало прислонился к двери из кедрового дерева, ведущей в комнату, которую он охранял, и осмотрелся по сторонам. Сжимая в руке копье с окровавленным наконечником, он ждал врага. Услышав шаги по коридору, вскинул копье на изготовку.

Сейчас он весь обратился в слух. Но прислушивался он не только к поступи приближающегося врага. Ему хотелось услышать что-нибудь из комнаты, которую он охранял. Человек в белом, только что проскользнувший туда, был Воплощение Справедливости, князь Ода Нобунага. Он сражался до последнего, сражался до тех пор, пока пламя не охватило храм, а все его соратники не были перебиты один за другим. Он сражался плечом к плечу с рядовыми пешими воинами, словно сам был одним из них. И все же он решил покончить жизнь самоубийством не только потому, что дорожил славой и не хотел, чтобы его голова стала добычей какого-нибудь ничтожества. Его гибель была так или иначе предрешена, и поэтому ему не было жаль расставаться с жизнью. Единственное, о чем он сожалел, было дело всей его жизни, отныне оставшееся незавершенным.

Храм Мёкаку находился совсем рядом. Да и дворец наместника — тоже. И оставались еще самураи, остановившиеся на постой в жилых кварталах столицы. И если бы удалось найти хоть какую-нибудь лазейку, ведущую к ним, побег мог бы оказаться возможным, подумал Нобунага. С другой стороны, дьявольский план, которым наверняка руководствовался в своих действиях Мицухидэ, не мог не предусмотреть все до мелочей и уж, конечно, не мог оставить врагу хоть малейшую лазейку для спасения. Что ж, все сходилось к одному: чему быть, того не миновать.

Две эти противоположные мысли владели сейчас умом князя Оды.

Глядя на тела своих павших в бою соратников, он осознавал, что и для него самого настал последний час. Покинув поле брани, он уединился в этой комнате, с Ранмару на страже у дверей, и сказал своему любимцу:

— Когда услышишь мой крик, знай, что я совершил сэппуку. Тогда спрячь мое тело за ширму и подожги ее. А до той поры не подпускай ко мне врага.

Отдавая этот приказ, Нобунага глядел Ранмару в глаза.

Тяжелая деревянная дверь была надежной защитой. На мгновение взор Нобунаги задержался на пока еще не тронутых огнем картинах, висевших на стене. Откуда-то уже начал просачиваться дым, но в распоряжении Нобунаги еще было некоторое время.

«Я прощаюсь с жизнью. И спешить мне некуда», — мысленно сказал он себе.

Ему казалось, будто кто-то с ним разговаривает. Едва войдя в эту комнату, Нобунага ощутил жгучую жажду — еще более нестерпимую, чем подступающий со всех сторон горячий воздух. Он едва не потерял сознание, тяжело опустившись на пол посередине комнаты, но тут же взял себя в руки и перебрался в нишу. В конце концов, пространство перед ним изначально предназначалось для его приверженцев. Он представил себе, как, зачерпнув пригоршню холодной воды, делает живительный глоток, и у него перехватило дыхание. Он сосредоточился и мысленно переместил душу в пространство ниже пупка. Затем сел, подобрав под себя ноги, принял подобающую осанку, расправил одежду и постарался представить себе, будто он сидит в окружении приверженцев, как это обычно бывало.