Томас Фланаган - Год французов

— Нам не так-то просто сдаться, как вы думаете. Нам, ирландцам. Французы — дело иное.

— Не станут же они преспокойно убивать беззащитных.

— Убивать? — задумчиво переспросил Тилинг. — Это, господин Мак-Доннел, не убийство, это расправа. Мы с оружием в руках пошли против своего короля. Англичане не обязаны считать нас военнопленными. Да и вряд ли захотят.

Долго мы стояли молча, потом Мак-Доннел сказал тихим, упавшим голосом:

— А по-моему, это убийство.

— И по-моему, тоже. И господин Эллиот с нами согласится. А генерал Эмбер — нет. Крестьян Вандеи он не счел военнопленными. И на нас не распространяются военные порядки.

— А разве военные порядки предусматривают убийство безоружных, тех, кто прекратил сопротивление? Нет, иначе как убийством это не назвать.

Мне теперь удивительно, до чего же спокойно говорили мы тогда о собственной смерти. Да, именно спокойно. Как до последнего противится человеческое существо неизбежной катастрофе!

— Господи боже мой! — вновь воскликнул Мак-Доннел. — Господи Иисусе! — Не знаю, хотел ли он помолиться или просто восклицал в страхе.

За разговором мы не заметили, как весь лагерь пришел в движение. Ирландцы, с трудом приходя в себя ото сна, по слухам и пересудам узнавали, что помощи с юга ждать нечего. Всех, словно железными цепями, сковал страх. А ночь и суматоха лишь усугубили его. Я присел возле крестьян из Баллины и попытался, как мог, объяснить, что произошло, однако меня не слушали. Настолько уверились они в том, что на юге ждет Гэльская армия, — ничем их нельзя было разубедить. Хотя в то же время они почуяли, что случилось неладное. Взывать к их разуму — занятие бесполезное, поэтому вскоре я отошел.

Сложив руки за спиной, Эмбер стоял, устремив взгляд на юг. По лицу не прочесть его мыслей. Все складывалось вопреки его ожиданиям. Восстание не охватило всю страну. Флот из Франции не пришел, дорога на Дублин перекрыта. Вокруг него чужие, непонятные, точно лапландцы, люди, которых он вел за собой, тащил через всю Ирландию. Может, он думал, что вот наконец попал в капкан. И впрямь, он в капкане. Думал он не об армии в две тысячи человек, а о себе, о командире, — все генералы безмерно тщеславны. И капкан — деревушка с чудным названием Клун, жалкая точка на карте. Но вот Эмбер вдруг пожал плечами и приосанился. Заметил меня, подошел.

— Вот и дождался я здесь помощи от ваших земляков! — сердито начал выговаривать он. — Вместо помощи — одно зло! Завлекли меня в это черное болото. И поделом, им теперь все расхлебывать.

— Но они надеялись на нас. А расплачиваться за все они уже начали. Под Гранардом — сотни убитых.

— Да и здесь полягут сотни, — сказал он, махнув рукой во тьму на юг. — Я поначалу понять не мог, почему англичане так презирают ирландцев. Теперь понимаю.

Он кивнул в сторону копошившихся на склоне невидимых нам внизу людей.

— И вы надеялись с ними совершить революцию?! Вы — глупец. — Он повернулся и пошел прочь.

К утру, с первыми лучами солнца, хоть и с трудом, мы подготовились к выступлению. Французским солдатам совсем не хотелось идти в бой, и сержантам пришлось понуждать их, колотя по спинам саблями в ножнах. Ирландцы же ошалели настолько, что безропотно брели, куда ни поведут, двигались они медленно, словно в полусне. Даже на мой, отнюдь не военный, взгляд, мы были уже армией не по сути, а лишь по форме: шли походным маршем, выстроившись колонной. Мак-Доннелу удалось как-то поднять свой боевой дух, точнее, обрести привычную манеру поведения: ехал он беспечный, точно на утреннюю охоту, шутил с солдатами, не скупился на грубую лесть. Безрассудство и тщеславие привело в наши ряды этого громогласного наездника с нелепым пером на шляпе; теперь ему предстояло доказать, чего же он стоит. Я наблюдал за ним с некоторой завистью. Ибо сам, давно потеряв веру в наше дело, с погасшим сердцем ждал неминуемого конца.

К утру перед нашим выступлением к нам присоединились еще некоторые участники Гранардской битвы: одним пришлось идти на север, ибо все остальные дороги были перекрыты, другие наивно верили слухам, дескать, движется огромное воинство. У многих были при себе пики или иное оружие, их Тилинг объединил в отдельный батальон. Им были знакомы здешние места, оттого и потерянность, и страх их удваивались. Не успели мы пройти и часу, как к нам пристал Оуэн Мак-Карти, учитель из Киллалы, сбежавший от нас в поместье Гамильтон.

Изможден он был еще больше нас, рыжие волосы свалялись, глаза глубоко ввалились. Он стоял на холме, словно не решаясь, по какой тропе пойти, потом спустился к моим крестьянам из Баллины, с одним из них, с Майклом Герахти, его связывала дружба.

— Привет, Оуэн Мак-Карти! — нагнулся с седла и крикнул ему Мак-Доннел. — Что, соскучился без нас?

Мак-Карти повернулся к нему:

— Отсюда не выбраться. Я почти до Мохилла дошел, но на дороге полным-полно английских солдат.

К нему подошел Тилинг:

— Ответьте мне, только по-английски, где еще вы были?

— Пошел сначала в Драмлиш. Деревня спалена, лавочника прямо у прилавка и убили. Потом в Мохиллу двинулся, увидел солдат, с дороги свернул. Ночевал в пещере, коленки разогнуть негде.

— Разумнее было б там и оставаться.

— Да что ж я, лиса или суслик? Пока бутылка со мной была, сидел, а кончилась, так я и в путь. Не стал утра дожидаться. Англичане, по-моему, в каждом уголке. Сволочи, Драмлиш спалили! Кабы в бой рвались, времени не было б мирные деревни жечь!

— Времени у них хватит, — заметил Тилинг, — целый день впереди.

Мы вышли ровно в шесть утра, если верить тяжелым золотым часам, доставшимся мне от отца. Шли мы двумя длинными, неровными колоннами. Эмбер верхом задержался на холме, осматривая окрестности в подзорную трубу. Может, он уже заметил авангард англичан, двигавшийся от Мохилла на юг.

На прощанье я оглянулся на церковь. Средь суеты она стояла презрительно-надменная. Как похожа она на церковь в Баллине, будто строили их по одним чертежам. И снова закопошились воспоминания. А строгая, без каких-либо украшений, церковь бдительно охраняла вечный покой Томаса Тикнелла, кромвельского солдата.

Итак, со своим маленьким эскортом я отправился в путь, чувствуя себя едва ли не самым главным на поле битвы — ведь я вез приказ вступить в бой, под моей командой находился (без малого целый час) отряд кавалеристов. Сейчас я так походил на обожаемых мною драгун: звякают шпоры, бряцает сабля, пламенеет алый мундир. Корнуоллиса бы изрядно насмешил мой вид, ибо для него все это радостное пестроцветье давным-давно потускнело и война виделась ему лишь службой, которую надо честно исполнять.