Клара Фехер - Море

Паровоз вдруг громко загудел, и состав резко тронулся с места. Со всех сторон к поезду бросились солдаты, вскакивая на подножки уже двигавшихся вагонов. Тамаш Перц одной рукой ухватился за поручни лестницы, а другой принялся размахивать платком. Тибор круто повернулся, побежал назад и скрылся с глаз Агнеш. Какой-то молодой солдат пил воду, оставил кран открытым и с бранью кинулся вслед за эшелоном. Немецкие патрули хмуро смотрели на суматоху. Громко ревел репродуктор, призывая гражданских лиц немедленно покинуть территорию вокзала: в городе была объявлена воздушная тревога.

— Тибор! Тибор! — кричала Агнеш.

— Надо ухо-дить, надо ухо-дить! — безжалостно отстукивали колеса поезда.

Визжали сирены. Какой-то железнодорожник предложил Агнеш следовать за ним. Они вбежали в какой-то склад, а оттуда в полный пыли, грязи и просмоленных бочек подвал, где уже пряталось человек восемь или десять.

Начала содрогаться земля. Где-то грохотали орудия, загудели самолеты, раздались глухие взрывы. Прошло два часа, наконец сирены оповестили «отбой». Близ вокзала взволнованные люди показывали на юг. Над Кишпештом, Пештэржебетом к небу вздымался черный дым. На Будапешт упали первые бомбы.

— Вот и боевое крещение, — сказал кто-то в толпе.

— Первый урок страданий.

Жена Миклоша Кета вот уже в четвертый раз пришла в в контору завода. Хотела поговорить с Ремером о делах мужа, но все не удавалось. Доктор то заседал на совещании дирекции, то был на самом заводе, а в третий раз госпожу Кет остановил в дверях Татар и сообщил, что господин доктор разговаривает с Лондоном и после этого поедет в министерство, так что приходите, дескать, завтра. Впрочем, напрасно она сюда ходила, все было предрешено, в помощи ей отказали. Выходное пособие ей уже выдано, чем же она недовольна?

— Вам легко говорить, а мне платить за квартиру и ребенка кормить… Я в конце концов прошу не подачки, Миклош как-никак родственник Ремеров…

Придя в четвертый раз, госпожа Кет решила во что бы то ни стало дождаться доктора, потребовать отмены распоряжения и добиться, чтобы ей регулярно выплачивали жалованье Миклоша. Еще с восьми часов утра она засела в опустевшей комнате госпожи Геренчер, достала свое вязанье и терпеливо стала ждать.

Ремер пришел около половины девятого. Татар, разумеется, следовал за ним по пятам, неся под мышкой почтовую книгу, и, заметив госпожу Кет, еще издали неодобрительно покачал головой.

— Почтеннейшая сударыня, очень некстати беспокоите господина доктора.

— Но, позвольте, это, наконец, возмутительно — так обращаться с женщиной, я уже четвертый день не могу к вам попасть.

— Входите, пожалуйста, сударыня. — и Ремер пропустил госпожу Кет впереди себя, однако сесть ей не предложил. — Чем могу служить?

— Чем можете служить? Простите, но это неслыханно… Мой муж на фронте, а его жалованье…

— Насколько мне известно, господин Кет получил расчет и выходное пособие.

— Но скажите мне, на каком основании вы увольняете ушедших на фронт? Вы обещали ему…

— К сожалению, сие от нас не зависит, сударыня. Вы должны понять, что нам, дирекции завода, выполняющего военные заказы, необходимо прежде всего думать об обеспечении тотальной войны.

— Короче говоря, вы не дадите денег?

— К сожалению, я, право, бессилен. Вы ставите меня в весьма трудное положение. Я не многих так люблю и ценю, как Миклоша, и был бы счастлив опять приветствовать его здесь, но существующее положение…

— Не может этого быть, чтобы у вас не нашлось способа… Что мне делать с ребенком, я беременна… Меня нигде не берут на работу…

— Позвольте, — торжественно произнес Император, взявшись указательными пальцами за вырез жилета и став на цыпочки, — поскольку я являюсь распорядителем собственности Ремера и Хофхаузера, то, согласно правилам Национального банка, имею возможность за счет их частного капитала выдать вам единовременное пособие, я подчеркиваю, единовременное пособие в сумме трехсот пенге.

— Триста пенге? За счет частного капитала? И это когда вы сами переехали на Швабскую гору в виллу Ремера? Наворовали себе ковров на многие тысячи пенге? Нет уж, оставьте себе эти триста пенге и купите на них веревку, бездушный… старый хрыч!

И госпожа Кет не стала продолжать. Достав носовой платок, она громко высморкалась и направилась к выходу, но столкнулась в дверях с двумя мужчинами в гражданской одежде. Те не поздоровались и не уступили ей дорогу, а подошли прямо к Ремеру. Госпожа Кет обернулась и увидела, как один из них, ростом пониже, показал свое удостоверение. Ремер побледнел, бросил на Татара продолжительный, удивленный взгляд, затем, не говоря ни слова, засеменил к вешалке и, надев шляпу, покорно последовал за мужчинами. Все это произошло без единого звука, без какого бы то ни было объяснения. Татар остался стоять посреди комнаты, не выражая при этом ни малейшего признака удивления или злорадства. Госпожа Кет, немного придя в себя, вышла из конторы. Ремера и двух мужчин ни на лестнице, ни на улице уже не было. Казалось, будто их поглотила земля.

Карлсдорфер по своему обыкновению пришел на работу примерно в десять часов. Управляющий Татар тотчас же сообщил ему страшную новость — сегодня утром два сыщика гестапо забрали Ремера из конторы.

— Что? За что? Как? Когда?

Лицо Татара было торжественно-опечаленным, как у устроителя похорон.

— Они ничего не сказали, ваше превосходительство. Пришли, показали приказ об аресте или что-то в этом роде и увели господина доктора.

Карлсдорфер, словно громом пораженный, неподвижно сидел на своем месте.

Только раз в жизни он чувствовал себя так скверно. Это было пять лет назад, когда Геза Ремер, ничего не сказав, внезапно уехал в Лондон. Накануне они еще болтали с молодым Ремером об охоте. Он отчетливо помнит, что Геза твердил, будто в лесу за Шомошбаней можно устроить облаву на кабанов. А на следующий день ни он, ни Андриш Хофхаузер не пришли в контору. Вместо них приплелся в полдень старый Аладар Ремер, которого он раньше знал лишь по заседаниям дирекции, и сказал, что хочет поговорить с ним один на один. Затем достал кипу бумаг, разложил их на столе и пояснил, что Геза Ремер и Андриш Хофхаузер ночью вместе со своими семьями на неопределенный срок покинули Венгрию. Национальный банк поручил ему, доктору Ремеру, управление имуществом. В случае же какого-либо несчастья с ним эта обязанность переходит к его превосходительству господину Карлсдорферу. Карлсдорфер стал хватать воздух и, выпучив глаза, смотрел на бумаги, на подробные, многочисленные указания обоих директоров: об увеличении экспорта в Швецию, о том, что надлежит делать в случае разрыва дипломатических отношений между Англией и Венгрией, что следует предпринимать, если между Швецией и Венгрией возникнет состояние войны… Планы, статистические выкладки, в которых он почти не разбирался, но за которые с этого дня будет нести ответственность. Кончилась привольная жизнь, теперь придется с лихвой расплачиваться за жалованье генерал-директора в две тысячи пенге. Но до сих пор при любых затруднениях рядом был доктор Ремер, юрисконсульт, который благодаря своей изворотливости умело вел корабль между Сциллой и Харибдой, оставляя его превосходительству обязанности по возможности громче сигналить и размахивать флагом.