Людвига Кастеллацо - Тито Вецио

— Однако здесь не слишком приветливо встречают гостей.

Все принялись разглядывать Черзано и его спутника. На мгновение воцарилось молчание, но потом со всех сторон послышались возгласы: «Черзано! Черзано!»

Хозяин харчевни, подойдя к рудиарию, дружески обнял его.

— Ты здесь, дружище! Какие новости ты нам принес? — посыпались со всех сторон вопросы гладиаторов.

— Я иду из лагеря, — отвечал Черзано.

— Об этом нетрудно догадаться. Что там слышно?

— Правда ли, что вы разбили отряд, который шел на помощь римлянам? Сколько у вас сейчас человек?

— Когда пойдете на приступ?

— Сначала вы ответьте на один вопрос: получили ли вы послание рудиария Пруда?

— Да, получили. Именно поэтому мы и собрались здесь.

— Значит вы готовы принять участие в восстании?

— Конечно готовы и только ждем сигнала.

— Вот и отлично. Сейчас мы с вами обо всем переговорим, а в это время мой товарищ отлучится по одному важному делу. И, пожалуйста, Луципор, поторопись, потому что у нас не слишком много времени, — заметил Черзано, обращаясь к Аполлонию.

— Конечно, я постараюсь мигом справиться с этим делом и немедленно вернусь сюда, — отвечал египтянин, выходя из харчевни.

— Пророк своей собственной гибели, — бормотал неразборчиво предатель, пробираясь по темным городским улицам. — Говоришь, время тебе дорого, это точно, минуты твои сочтены, я то уж знаю и постараюсь уменьшить их число насколько это возможно. Не бойся, милый, вернусь, не заставлю себя ждать, дай только сходить к этому ничтожному охотнику, который сам бы превратился в добычу без хорошей собаки.

Занимая сам себя разговором, Аполлоний незаметно дошел до дома Пакувия Калавия, где Лукулл, получив от Макеро записку, ждал его с величайшим нетерпением.

— Дела, как мне кажется, идут превосходно! — возбужденно заметил претор, лишь только египтянин переступил порог.

— Даже лучше, чем я предполагал, у них нет и тени подозрения. Моя хитрость удалась полностью. Представь себе, Лукулл, едва я рассказал им придуманную мной историю, после чего обнажил истерзанную спину, как они наперебой стали выражать мне свое сочувствие и осыпать тебя самыми изощренными проклятиями. Только тут я ясно понял, что бы с тобой было, попадись ты в руки этих головорезов.

— Однако мне не нравятся твои шутки, Аполлоний, — Лукулл даже содрогнулся от ужаса. — Если завтра не прибудет обещанное нам подкрепление или число воинов окажется недостаточным, то наше, и прежде всего, мое положение окажется чрезвычайно опасным.

— Интересно, и откуда же ты надеешься получить подкрепление?

— Из Неаполя.

— Много?

— Около трех когорт пехоты, несколько сот лучников и пращников и два или три отряда кавалерии. Так, по крайней мере, указано в извещении.

— Значит, всего приблизительно две тысячи человек. А, скажи мне, пожалуйста, эти отряды будут состоять из новобранцев или из закаленных солдат?

— Все они — опытные ветераны, и притом римляне.

— Значит, это была бы для тебя серьезная помощь?

— Да, но я очень боюсь, что она не успеет вовремя.

— Ты совершенно прав. Но все же я думаю, что едва ли эти две тысячи храбрецов явятся к тебе на помощь.

— Я ничего не понимаю, Аполлоний! Подумай, что ты говоришь. Ведь если это так, то мы пропали. Ради богов… ты, быть может, что-нибудь знаешь о судьбе этих отрядов, отвечай же мне, неужели они разбиты?

— Неаполитанский отряд пока еще не разбит, но что будет завтра — знают только боги.

— В таком случае, завтра же я со всеми своими силами выступлю навстречу неаполитанскому отряду. Не думаю, чтобы сборище жалких недообученных гладиаторов осмелилось напасть на регулярные войска, которые будут угрожать их фронту и тылу.

— Расчет твой не совсем верен, достойный Лукулл, — холодно заметил Аполлоний.

— И на чем же основаны твой выводы?

— Все очень просто. Ты говоришь, что Тито Вецио не осмелится открыто напасть на твои регулярные войска. А мне кажется, у него на этот счет совершенно другое мнение. И стоит только вам выйти из городских ворот, как этот отчаянный молодой человек врубится в середину твоего фронта и опрокинет вас точно также, как вчера ночью он опрокинул и уничтожил отряд, посланный тебе на помощь из Нолы.

— Боги великие! Да неужели этот отряд уничтожен? Каким образом Тито Вецио решился на него напасть? Я никак не могу понять, — простонал Лукулл. — Подумать только! За одни сутки одержать две победы.

— Что прикажешь делать? Он молод, а фортуна, как и наши целомудренные матроны, любит молодых красавчиков. Кроме того, я должен обратить твое внимание еще на одно немаловажное обстоятельство. Твое войско упало духом, и город, то есть те его жители, которые искренне желают тебе победы, на него уже не надеется. Большинство же граждан и гладиаторы сочувствуют мятежникам, и их сдерживает только присутствие твоих легионеров. Как только ты выступишь из города, чернь и гладиаторы немедленно поднимутся и ударят тебе в тыл. Таким образом ты окажешься между двух огней. С фронта на тебя нападет Тито Вецио, и тебе будет непросто избежать разгрома. Поэтому я бы посоветовал хорошенько подумать, прежде чем решиться открыть ворота и сделать хотя бы шаг за городские стены.

— Что же я, по-твоему, должен делать?

— Ни в коем случае не оставлять город.

— Но если я не выйду немедленно навстречу неаполитанскому отряду, мятежник легко его разобьет.

— И прекрасно. Стоит ли жалеть каких-то две тысячи солдат, если таким образом ты осуществишь свою заветную мечту — отомстишь. Ты должен отдать мне уведомление о присылке тебе подкреплений из Неаполя, и я передам Тито Вецио это секретное сообщение и тем самым окончательно завоюю его доверие, а больше нам ничего и не надо. Все остальное произойдет само собой, и голова твоего врага окажется в твоих руках, можешь не сомневаться.

— Аполлоний! — ужаснулся Лукулл, — ты меня заставляешь трепетать от страха. Добрый ты мой гений или злой — не знаю, но уверен в одном: мне уже поздно отказываться от этого сомнительного союза с тобой, даже если бы я очень этого захотел. Будь по-твоему, я не выступлю из города.

— Повторяю: и правильно сделаешь. Но для того, чтобы моя хитрость увенчалась успехом, ты должен вручить мне уведомление из Неаполя, привезенное гонцом.

— И на это я согласен, вот тебе пергамент, — сказал со вздохом Лукулл, вручая египтянину депешу, полученную им из Неаполя.

— Отлично, — ухмыльнулся Аполлоний, взяв пергамент и тщательно спрятав его на груди, — значит, отряд будет следовать по дороге из Аверы и в шестом часу дня попадет в тиски мятежников в лесу Клания… Так… Ну, а скажи мне, знает ли еще кто-нибудь, кроме тебя, о прибытии гонца из Неаполя?