Людвига Кастеллацо - Тито Вецио

— Именем всех богов, говори же!

— Скажу, но с условием, чтобы мне была дарована жизнь.

— Я тебе обещаю все, что ты захочешь, даже более, только говори скорее, — вскричал мошенник, в душе сознавая, что он ровно ничего не исполнит из обещанного, несмотря на самые страшные клятвы и уверения.

— Побожись.

— Именем Стикса и Ахерона!

— Ну, в таком случае, попроси начальника, чтобы он позволил мне идти с тобою в то место, где я могу указать тебе, в чем состоит опасность, и каким способом можно ее избежать. На мой счет ты можешь быть совершенно спокоен, я не убегу, да, наконец, ты можешь взять с собою столько охраны, сколько тебе покажется необходимым для твоей безопасности.

— Ну, на это я, пожалуй, согласен, — отвечал храбрый воин, сообразив, что под охраной нескольких легионеров он будет вне всякой опасности.

— В таком случае, прибавь шагу и догони квестора.

Макеро удвоил шаги и вскоре догнал главный отряд. Подойдя к Фламмию, он сказал:

— Квестор, я должен сказать тебе несколько слов.

— Говори, что тебе надо?

— Мне необходимо открыть секрет чрезвычайной важности, позволь мне в сопровождении нескольких легионеров отлучиться к месту, где я могу сам собственными глазами проникнуть в важную тайну, по указанию арестованного мною рудиария.

— А кто такой твой арестант? — спросил квестор, вглядываясь в лицо рудиария при свете фонаря.

— Это Черзано, за которым претор Лукулл приказал наблюдать особо.

— Хорошо, возьми с собой четырех легионеров и ступай; но помни: арестант поручен тебе, и ты за него отвечаешь своей головой.

Сказав это, квестор пошел дальше, не желая разговаривать с Макеро, которого он взял в отряд только потому, что этого желал претор Лукулл.

Макеро со своим арестантом, в сопровождении четырех легионеров, с факелами отделились от отряда.

— Куда ты меня ведешь? — спросил помощник центуриона рудиария.

— Подышать чистым воздухом на городские стены.

— А что там может быть подозрительного?

— А вот ты сам увидишь, когда придешь на место. Но сначала ты мне обещай, что спасешь мою жизнь.

— Сколько же раз тебе повторять? Разве я не клялся Стиксом? На этот счет можешь быть вполне спокоен. Но скажи мне, отчего ты так боишься смерти? Это меня удивляет, ты ведь был гладиатором?

— Что прикажешь делать? У всякого своя слабая струна. Хотелось бы еще пожить несколько годиков, хотя бы для того, чтобы узнать: насколько люди могут сделаться еще подлее, чем они есть.

— Что за фантазия! Да тебе-то какая выгода от этого?

— Так, маленькая любознательность.

— Странно. Однако какой тут ветер на этом валу, здесь дьявольски холодно, брр… Где же твой секрет-то, приятель?

— А там, наверху, видишь площадку, где тень вдали?

— О, там должно быть еще холоднее! Держите факелы-то лучше! — обратился Макеро к легионерам, — а то можно подумать, что вы провожаете похоронную процессию. Фу, дьявольщина, какая там внизу пропасть! Брр… Не завидую я тому, кто скакнет туда и искупается в этом вязком болоте! При одной мысли об этом у меня мороз по коже продирает! Здесь слишком опасно, стоит поскользнуться и пропал, светите лучше! Ну, слава богу, наконец долезли, идти дальше уже некуда, вот и дорога к облакам. Я полагаю, что, наконец, достигли цели. Мы на самой высокой площадке башни, надеюсь, путешествие наше кончилось?

— Да, мы наконец пришли, — отвечал Черзано, растягивая веревку на руках, — вот я тебе сейчас и секрет открою.

— Да, пора, объясни, пожалуйста, я пока ничего не понимаю.

— А вот посмотри туда.

— Что такое?

— Гляди хорошенько.

— Ровно ничего не вижу, — говорил Макеро, глядя вниз.

— Гляди хорошенько, по направлению вон того пятна.

— Ну, вижу: плющ, а это, если не ошибаюсь, фиговое дерево, а там… именем Геркулеса! Это просто крапива. Пусть погубит тебя Атропа, [218] Атропа — мойра (мойры — богини человеческой судьбы), перерезавшая ножницами нить жизни. ничего я больше не вижу.

— Смотри хорошенько вниз на грунт, на воду.

— Что же там на дне может быть?

— Как что, подлый злодей, смерть там! — вскричал Черзано, размотав веревки, связывавшие его руки, и обхватывая Макеро, словно железными клещами. Легионеры бросились спасать своего начальника, но было уже поздно. Враги, схватив друг друга, стремглав летели в пропасть, лишь снизу послышался отчаянный вой храброго воина. По естественному чувству самосохранения Макеро вцепился в Черзано, отчего скорость падения еще больше увеличилась. Болотистая почва расступилась и до половины всосала упавших. Чем активнее они пытались вытащить ноги из болота, тем больше уходили вниз. Наконец, когда вязкая жидкость подступила им под горло, Макеро так заорал, что переполошил даже лягушек и вызвал смех стоявших наверху легионеров. Это было уже последнее усилие, вскоре головы врагов скрылись под жидкой грязью и только одни пузыри указывали место их могилы. Опять наступила тишина, лягушки мало-помалу успокоились и снова затянули свой заунывный концерт.

Гибель храброго воина ни мало не тронула легионеров, напротив, они хохотали, когда внизу раздался рев ужаса погибающего Макеро. Что же касается арестанта, то они находили, что его поступок был вполне геройским. Впрочем, и к нему они также отнеслись с равнодушием бывалых солдат.

— Что же мы тут будем стоять? — сказал один из легионеров, — не лезть же нам вниз. Оставаться здесь и ждать их возвращения, я полагаю также лишним, едва ли они придут, подземное царство их поглотило. А мы, поскольку ходим еще пока по земле, можем отправиться спать, это дело будет самым правильным, не правда ли, друзья?

— Да, конечно, пойдем домой, — отозвался другой легионер: подадим рапорт центуриону о том, что его доблестный помощник отправился кормить своим телом рыб. Сам, должно быть, того пожелал, ну, так и случилось, а нам-то что?

— Он поверил рудиарию и все рассматривал, что там внизу есть, ну, арестант его и толкнул. Конечно, лучше насытить рыб своим мертвым телом, чем живому быть заклеванным орлами да коршунами: расчет прямой.

— Если рассудить здраво, и Макеро ничего не потерял. Положим, он не был бы пригвожден к кресту, как рудиарий, потому что — военный, но рано или поздно все равно околел бы под палками центурионов [219] За нерадивость и различные проступки легионеров секли, порой до смерти, виноградными лозами, символами власти центуриона. братцы, домой, мы справили похороны, как следует, — сказал один из легионеров, подражая гнусавым возгласам распорядителей похорон и размахивая во все стороны горящим факелом.

— Иди в преисподнюю к покойникам! — кричали с хохотом солдаты, — ты нас обрызгал горячей смолой.

Таким образом, смеясь и болтая, четверо легионеров спустились с площадки башни и разошлись по своим квартирам.