Алексей Десняк - Десну перешли батальоны

В клуне опять появился Шульц. Солдаты сейчас же начали рыться в соломе. Бояр ушел в хлев. И там солдаты стояли и перешептывались, а когда Шульц заглянул в хлев, принялись за работу.

Прошло с полчаса. Ничего не найдя, немцы высыпали во двор, поискали в хате и тоже ничего не нашли.

Шульц, взбешенный неудачей, повел солдат на огород. Они рыскали в кустах, втыкали штыки в мягкую землю, но следов от свежевыкопанных ям не было. Григорий ходил за ними следом. Он старался не смотреть на грушу с дуплом, но дерево маячило у него перед глазами. Шульц подошел к дереву, постучал по стволу стеком. У Григория по спине пробежали мурашки. «Конец!» Шульц засунул стек в дупло, почему-то свистнул и отошел.

Григорию показалось, будто у него с плеч свалилась неимоверная тяжесть. Он облегченно вздохнул.

«Теперь уберутся к чертовой матери!» — и смелее подошел к переводчику: — У меня ничего не нашли. Я прошу сказать, кто возвел на меня этот поклеп?

Шульц выслушал переводчика, прищурился, выдавил из себя несколько слов. Сейчас же рядом с Бояром выросло двое солдат. Команда. И взвод вышел со двора. Наталка бросилась к Григорию, но два штыка преградили ей дорогу. Она остановилась, закрыла лицо передником и заголосила.

— За что? Черт его побери! — ударил руками о полы Кирей. Немцы на него не обратили внимания.

Взвод вышел на улицу и повернул к Надводнюкам.

Немцев у калитки встречали Дмитро, отец, мать, Ульяна и Мишка. Дмитро стоял, крепко сжав губы. Увидев Бояра, Дмитро едва заметно побледнел. Глазами спросил: «Нашли что-нибудь?» Когда Бояр отрицательно покачал головой, Дмитро перевел дыхание и присел на завалинку. Шульц не отходил от своих солдат, заставляя их обыскивать даже мышиные норы… Но и у Надводнюков ничего не нашли. Шульц нервно кусал губы, жевал кончик сигары. И рядом с Надводнюком выросло двое солдат. Взвод под рыдания Ульяны, Мишки и матери вышел со двора. За взводом шли Наталка, Ульяна, Кирей, Тихон, Тихониха, Гнат, Мирон, выбегали женщины из соседних дворов, выходили мужчины, и все присоединялись к толпе, заполняли улицу. Шульц шел рядом со взводом, оглядывался на толпу и жевал кончик сигары. Потом выхватил из кобуры револьвер, выстрелил в воздух и крикнул:

— Цурюк!

Толпа подалась назад, но не разошлась. Дав солдатам отойти шагов на сто, крестьяне опять пошли следом.

— Куда их ведут, ро-о-ди-мые? — голосили женщины.

— Может на расстрел ведут? Черт его побери! Заступитесь, люди добрые! — умолял Кирей.

Мужчины шли, не спуская глаз с немцев, и успокаивали женщин.

Взвод остановился у ворот Гордея Малышенко. И тут обыск не дал никаких результатов. Гордея поставили рядом с Бояром и Надводнюком. К толпе присоединилась старенькая мать Гордея — Параска. Потом немцы забрали Пескового и пошли к Клесуну. Шульц никак не мог понять, что Павла Клесуна действительно нет дома. Шульц рассвирепел, потерял самообладание, кричал, снова и снова производил обыск, но Павла, конечно, не нашли.

Тогда подтолкнули к Шульцу старого Марка, низенького, с маленьким плоским лицом, в стеганых штанах и длинной, грязной полотняной рубахе.

Переводчик спросил:

— Где сын?

— Я ничего не знаю, — прошамкал Марко. Шульц взмахнул стеком. Марка бросили на землю, ударили шомполом по спине. Старик дернулся, вытянул ноги и затих. Солдат бил его по животу, по голове. Марко едва слышно стонал. Потом Шульц еще раз взмахнул стеком. Взвод выстроился, окружил арестованных и вышел со двора. Следом за взводом, запрудив всю улицу, двигалась толпа. В передних рядах шла Марьянка, поддерживая мать Малышенко. Шульц опасливо оглядывался и, наконец, приказал солдатам дать залп в воздух. Люди остановились, сбившись в кучу, но потом опять пошли вслед за взводом.

Арестованных немцы отвели в погреб под школой. У дверей поставили часового. Толпа не расходилась.

Шульц подозвал переводчика:

— Скажи — стрелять буду…

В полдень немцы согнали крестьян к церкви на сход. На паперти стояли Писарчук, Варивода, Маргела, Лука Орищенко и поп Маркиан. Шульц, размахивая стеком, шагал взад и вперед. У паперти стоял навытяжку ординарец. Вдоль ограды выстроились вооруженные немцы. Люди входили на погост и сразу попадали в кольцо. Озираясь по сторонам, они боязливо жались друг к другу. Вместе со своими соседями стоял рослый Ананий Тяжкий, озабоченный и невеселый. Яков Кутный прислонился к вербе, заложил руки за спину, изрытое оспою лицо было темным и гневным. Свирид Сорока как-то особенно долго сворачивал цыгарку, исподлобья наблюдая за равномерно шагавшим по паперти Шульцем. Шуршавый прошептал Дорошу Яковенко:

— Слышали, в Макошине новости… Наследники графа Мусина-Пушкина требуют, чтобы крестьяне заплатили деньги за имущество. Вы думаете — мало денег! Ого!.. Сорок две тысячи да семьсот восемьдесят один рубль. Еще и один! Что будет народ делать?..

Новость сразу облетела сход. Это известие потрясло всех. Кто-то шепотом рассказал еще одну новость. Сядринский помещик тоже требует денег за сожженный дом. Люди не подчинились немцам, и немцы сожгли село… Боровичане растерялись. С испугом посматривали на вооруженных немцев: не для того ли и боровичан созвали сюда?

В ворота прошли Бровченко и Муся. Осмотрелись, стали неподалеку от Анания. Пришла Марьянка, остановилась возле Муси.

— Не слыхали, для чего народ сгоняют? — Марьянка дотронулась до руки Бровченко.

— Контрибуцией, верно, пахнет.

Марьянка пожала плечами. Она этого слова не знала. Решила молча ждать.

К паперти, с трудом сгибая ноги, проковылял Соболевский в сопровождении Глафиры Платоновны и Владимира Викторовича. Шульц ответил на их приветствие едва заметным кивком.

Писарчук поздоровался с Владимиром Викторовичем и попросил передать Шульцу, что крестьяне уже собрались. Шульц выслушал Рыхлова, закурил сигару и опять зашагал взад и вперед.

— Начнем, граждане, — сняв шапку, выкрикнул Писарчук. Никто не ответил. — С вами будет говорить пан немецкий офицер!

Шульц остановился посреди паперти. Прищурив глаза, посмотрел на собравшихся. На него из-под насупленных бровей уставились сотни глаз. Шульц сделал такое движение головой, словно ему тесен был воротник, и перевел взгляд на солдат. Немцы, замкнув кольцо, стояли навытяжку. Вдруг Шульц что-то крикнул по-немецки и замахал стеком. Крестьяне все так же молча смотрели на него.

— Шапки! — выкрикнул Рыхлов.

Поднялись руки — одни торопливо, другие медленно, и немецкий офицер увидел чубатые, непричесанные, лысые, седые головы. Шульц усмехнулся краешком тонких губ и стал, размахивая стеком, что-то выкрикивать. Крестьяне, кроме единственного слова «большевик», ничего не поняли из криков Шульца и смотрели на Рыхлова, ожидая объяснений. Наконец, Шульц закончил свою речь. Рыхлов ее перевел: