Милош Кратохвил - Магистр Ян

Теперь и на Западе уже нет прочного порядка. Запад разъедает проклятая схизма! Вместо одного наместника Христова появились три. Все они враждуют между собой. Сигизмунд хочет навести порядок и в церкви. Удайся ему это, и у него появились бы новые заслуги. Да еще какие! Потом каждый нищенствующий монах денно и нощно молился бы за Сигизмунда. Он-то, конечно, плюет на эти молитвы, но зато для него открылись бы кладовые каждого государства, каждого сословия. Они отблагодарили бы его звонкой монетой. Сигизмунд уже пошел на риск с констанцским собором: созвал всех, кого смог, — государей, прелатов и магистров университетов. Сигизмунд загнал туда и Иоанна XXIII, точно корову на лед. Теперь папа никуда не денется от хитреца: попал в его руки, как свинья, откормленная на убой. Сигизмунд будет торговаться, кто больше даст ему за папу, — светские властители, кардиналы или собор. Боже, вот оно какое святое сборище! Выпью-ка я за его здоровье!

Заботливая донна Олимпия налила ему еще вина. Сама она не пила, только слушала.

— Разве можно в чем-нибудь упрекнуть Сигизмунда? Он хочет спасти христианство от нашествия османов и церковь от раскола! Его планы были бы достойны всяческого одобрения, если бы не…

Тут ему следует прикусить язык. Ради чего рисковать жизнью? Болтнешь лишнее — и не доживешь до утра, пырнут тебя кинжалом между лопаток и бросят в канаву. То, что горько, да будет горьким, как полынь! Только бургундское остается бургундским: чем больше пьешь его, тем оно приятнее и вкуснее.

— Да, если бы он делал это не ради себя! Он, моя красавица, всё делает только для себя, только для себя… Разумеется, он — император или почти император. Каждый трезво мыслящий человек согласится, что когда император старается о себе, то тем самым печется о благе империи. Даже презренному глупцу достаточно нескольких бокалов бургундского, чтобы раскусить Сигизмунда. Мне кажется, он рвется к власти с тех пор, как стал сосать материнское молоко. Еще младенцем он не сводил глаз с шеи кормилицы, высматривая, не висит ли у нее на цепочке золотая монетка. Начал он не очень бойко — с трона венгерского короля. Кáк он добился его — об этом можно рассказать особо. Довольно дикая история. Но не это важно. Он был одержим мечтой о римской короне. Для этого бешеного жеребца не было ничего приятнее колесницы, священной Римской империи. Как только это взбрело ему в голову, он уже не останавливался ни перед чем. Четырнадцать лет тому назад курфюрсты сбросили с трона его брата — чешского короля Вацлава. Сигизмунд кинулся к короне императора, словно собака к кости! Но об этой короне мечтали и другие… О, это были времена! Подобно тому, как теперь у нас три папы, так тогда появились три римских короля! Сигизмунд оказался самым ловким: недаром его избрали римским королем на кладбище.

Рыцарь захохотал, но, заметив недоверчивое выражение на лице Олимпии, продолжал:

— Да, на кладбище. Те курфюрсты, которых он купил, — на всех ему не хватило денег, — должны были собраться во Франкфурте и там избрать его королем. Франкфурт относился к Майнцскому архиепископству, а его главный пастырь состоял в союзе с третьим антикоролем. Чтобы помешать Сигизмунду, майнцский архиепископ наложил на Франкфурт интердикт и закрыл храм, где хотели собраться выборщики Сигизмунда. Тогда они собрались на кладбище и совершили церемонию избрания Сигизмунда римским королем прямо на могилах, — могилы нисколько не мешали им. Наоборот, смерть оказалась его союзницей и прибрала одного соперника. Теперь у него остался один соперник — его братец Вацлав IV. Этот никак не может примириться с тем, что имперские курфюрсты сбросили его с трона и не пожелали ему подчиняться. Справиться с Вацлавом Сигизмунду было нетрудно. Он уже дважды похищал Вацлава и сажал в тюрьму. Еще хуже пришлось братцу, когда Сигизмунд притворился смиренным и верным. Да, иногда он бывает и таким. Знали бы вы, скольких денег, потерь и уступок стоила чешскому королю любовь его брата. Впрочем, Вацлаву почти всё было безразлично. Это, собственно, такой человек… Ну, он не имеет отношения к нашему делу. Тогда Вацлав только пьянствовал. Но и вину он предавался без особого удовольствия. Мадонна, разве может вино заглушить чувство отчаяния и обреченности?

Освальд фон Волькенштайн нежно посмотрел на струю вина, которая лилась из кувшина в его бокал.

— На чем я остановился, мадонна? Да, я уже вспомнил. Сигизмунд стал наседать на Вацлава, надеясь, что тот уступит ему титул римского короля. Борьба между ними оказалась недолгой. Сигизмунд легко прижал Вацлава к стенке. Чешский король торжественно признал избрание Сигизмунда римским королем, и мой любезный повелитель стал подлинным хозяином империи. Она свалилась ему в руки, как спелое яблочко. Да только яблочко-то оказалось червивым: во-первых, Вацлав не пожелал расстаться со знаками императорской власти, — это не могло не взбесить Сигизмунда, желавшего как можно пышнее обставить свою власть, — и, во-вторых, Вацлав возражал против того, чтобы Сигизмунд домогался короны римского короля при его жизни.

Сигизмунд, пока атрибуты власти были ему не очень нужны, смотрел на всё это сквозь пальцы. Теперь он хочет возглавить святой собор христианства в Констанце, и ему необходимо выступить там во всем блеске. Если на его голове будет корона, каждый поймет, с каким повелителем имеет дело. Мы едва не источили все перья на переписку с пражским двором, но она оказалась напрасной. Сигизмунду помог случай. Ничего не поделаешь, мадонна. Чем больше негодяй, тем больше ему везет. В один прекрасный день сюда, в Аахен, приплелся посланец Вацлава. Вы думаете, зачем? После обычных церемоний посланец передал согласие чешского короля на коронацию Сигизмунда при одном странном условии, — узнав его, пожалуй, только Сигизмунд смог удержаться от смеха. Действительно, это условие было очень курьезным: Сигизмунду точно подарили мешок дукатов, а взамен попросили два гроша на мессу. — Рыцарь захохотал.

Донне Олимпии пришлось терпеливо ждать, пока он кончит смеяться. Придя в себя, Освальд фон Волькенштайн виновато поглядел по сторонам, отодвинул бокал и начал вспоминать, на чем остановился.

— Представьте себе, мадонна: за титул императора Сигизмунд должен был обеспечить неприкосновенность какого-то чешского еретика, вызванного на констанцский собор. Вацлав писал, что если, мол, безбожник не вернется домой живым, в Чехии произойдут неприятности. Попробуй-ка разберись в этом деле. Я, по крайней мере, не сумею. Мне теперь даже не вспомнить имени того человечка, который нагнал столько страха на Чехию, — не то Гус, не то Гусь. Что-то в этом роде. Если мы, писари, долго ломали над этим голову, то Сигизмунд ни минуты не задумывался. Он чуть не захлебнулся собственной слюной, торопясь пообещать этому антихристу охранную грамоту! И что же? Аахен готовится к коронации Сигизмунда. Одним словом, мы выедем отсюда в Констанц в ореоле римской короны. Разве это не тонкая работа? Вот вам подтверждение того, что римский король родился в сорочке. Что еще добавить вам? Он — и мерзавец и император в одном лице. Кроме того…