Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование

— В чем повезло? — удивился Столетов.

— Быстро прошел гармсиль.

— У нас этот ветер иногда называют «афганцем», — заметил Столетов.

— Правильно называют. Он — как наш народ: резкий, горячий. Навалится — задушить может. Враги знают наш характер. Испытывали на себе. Но афганцы — и люди и ветер — отходчивы. Если их не задевают! — с улыбкой добавил кам-наиб.

23 июня (5 июля) миссия вступила в Мазари-Шариф. Свое название — «Благородная могила» — город получил потому, что здесь находилась гробница Али — первого шиитского имама, двоюродного брата и зятя пророка Мухаммеда. При въезде в Мазари-Шариф гостей встретили орудийным салютом. Затем их приветствовал двоюродный брат эмира Хош Диль-хан.

…Почти две недели пришлось дожидаться в Мазари-Шарифе известия о готовности Кабула принять посольство. 6/18 июля, когда из столицы прибыл долгожданный чапар — гонец, можно было наконец продолжать путь. До Кабульских ворот процессию сопровождал Хош Диль-хан с большой свитой. Прощальные пушечные залпы отметили выезд из города. Почетный эскорт увеличился теперь до трехсот всадников и двухсот пехотинцев.

Дорога была нелегка. Столетов нервничал. Чувствовалось, что каждый час, а тем более день промедления или задержки стоит ему очень дорого, но он старался не проявлять раздражения и был неизменно ровен и спокоен. По крайней мере — внешне. Генерал знал: Восток есть Восток, и о нарушении его вековых традиций не может быть и речи.

Но кроме правил этикета были и обычные трудности. Движение многочисленного кортежа затруднялось необходимостью переправляться через быстрые речки, пересекать узкие ущелья: надвигалась каменная громада Гиндукуша. Позади остались Кзыл-Котал и Кара-Котал — «Красный перевал» и «Черный перевал», за ними — лощины Мадер и Баджгах, пролегающие между скал, на склонах которых — кое-где в несколько этажей — виднелись входы в древние пещеры.

С большим напряжением сил путники преодолели грозный перевал Данданшикан — «Сокрушитель зубов», с полным основанием прозванный так жителями. Залитые солнцем и пышущие зноем долины сменялись мрачными скалистыми теснинами, где даже у привычных северян от холода зуб на зуб не попадал.

И члены миссии и казаки попеременно испытывали приступы лихорадки: на пути им пришлось пройти немало болотистых низин. Но они упорно и настойчиво сокращали расстояние, остававшееся до афганской столицы.

В районе Бамиана, как бы в вознаграждение за невзгоды дальнего пути, перед Столетовым и его спутниками предстало удивительное зрелище: за поворотом дороги в нишах отвесных скал вдруг возникли огромные каменные фигуры — древние статуи буддийских идолов в несколько десятков метров высотой. Путешественники застыли в изумлении.

«Бамианские колоссы» — так называлось это чудо.

— Разве может идти в какое-либо сравнение восхождение на кёльнскую колокольню или на купол собора святого Петра в Риме? — в экстазе размахивал руками Яворский, доказывая необходимость немедленно заняться осмотром гигантских статуй и попытаться взобраться на них. Доктору с полковником Разгоновым и проводником-афганцем удалось добраться до верха лишь меньшего «бамианского идола», так как лестница, которая вела на более крупную статую, оказалась разрушенной.

Наконец, миновав еще немало горных проходов и ущелий, посольство вышло к берегам главной реки Афганистана — Гильменда, а потом к перевалу Унай; близ него, но уже в противоположном направлении несла свои воды другая река — Кабул.

Богатая и разнообразная природа долин этих рек радовала взор путников, утомленных мрачными, суровыми красками окружавших их долгое время горных ущелий. Гранитные скалы живописно оттенялись здесь густой зеленью ухоженных садов, стройные тополя вздымали ввысь свои стволы, будто пытаясь дерзко соперничать с горными пиками. На склонах холмов виднелись отары овец и коз. В плотной листве деревьев золотыми искорками мелькали абрикосы. Над светлой линией журчащей воды нависли будто замершие ивы, а раскидистые чинары манили передохнуть под своей благодатной сенью. На пшеничных полях уже почти созрели крупные и тяжелые колосья.

Миссия Столетова, преодолев все трудности далекого пути, приближалась к афганской столице.

31 июля 1878 года, в среду, к резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, 10, где обычно проходили заседания правительства Британской империи, съезжались экипажи. Глава кабинета лорд Биконсфилд пригласил своих коллег к шести часам. Первым в знакомое здание вошел Дадли Райдер виконт Сэндон — президент торговой палаты. Вчерашним выступлением в защиту экономической политики консерваторов он вызвал бурю аплодисментов тори в палате общин и пребывал в приподнятом настроении. За ним почти одновременно приехали лорд-хранитель печати герцог Нортумберленд и министр иностранных дел Солсбери, потом канцлер казначейства Норскот, лорд-президент Совета герцог Ричмонд и другие. Последним, как водится, явился Гатторн Харди виконт Крэнбрук — статс-секретарь по делам Индии; его леность вошла в поговорку и не раз служила объектом язвительных шуток Биконсфилда, на которые тот был большой мастер.

Места за длинным прямоугольным столом в зале заседаний занимали по сложившейся традиции. В центре спиной к камину и лицом к трем высоким узким окнам обычно садился премьер-министр, слева от него — военный министр Стэнли и Крэнбрук, справа — лорд-канцлер Кейнс и герцог Ричмонд, напротив — герцог Нортумберленд, Солсбери, Норскот, Сэндон, первый лорд адмиралтейства Смит и генерал-почтмейстер Мэннерс. Наконец, в торцах стола стояли кресла министра внутренних дел Кросса и статс-секретаря по делам колоний Бича.

В назначенное время из своих комнат вышел Биконсфилд. Сгорбленная фигура, мешки под глазами, набрякшие веки — семидесятитрехлетнему премьеру нелегко давались государственные заботы и бурные прения в парламенте, нередко затягивавшиеся далеко за полночь.

— Что у нас сегодня самое животрепещущее, господа? — глухим голосом спросил он, поздоровавшись с собравшимися.

— У меня — важное письмо лорда Литтона, — поднял руку Крэнбрук. Плотный, розовощекий, неукоснительно сочетавший не очень напряженный труд с интенсивным отдыхом, он казался олицетворением здоровья, являя полную противоположность своему шефу.

— Слушаем вас, Гатторн.

— Послание пространное. Не стоит занимать ваше внимание, оглашая его целиком. Но здесь есть крайне интересные мысли и предложения, требующие размышлений и отклика.

Крэнбрук слегка откашлялся и, отставив документ далеко от глаз, начал читать: «Я убежден, что политика создания в Афганистане сильного и независимого государства, над которым мы не можем осуществлять никакого контроля, ошибочна. Если вследствие войны или смерти нынешнего эмира, которая, конечно, явится сигналом для раздоров между соперничающими претендентами на престол, мы получим возможность (а ей несложно возникнуть в любую минуту) разделить или сломать Кабульскую державу, я искренне надеюсь, что мы не упустим такой случай. Полагаю, что это также мнение лорда Солсбери…»