Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование

В просторном кабинете правителя Канцелярии камергера Платона Петровича Каблукова, вход в который вел через «адъютантскую» комнату, собрались высшие чины Туркестанского военного округа, а также группа приглашенных — военных и штатских.

В отличие от своего шефа Каблуков не проявлял служебного рвения. Он не часто обременял себя посещением Канцелярии. Поэтому его появление вызывало у чиновников прилив деятельности. И на этот раз к нему беспрерывно несли бумаги на подпись. Правитель пробегал их глазами — скорее для формы — и не спеша выводил свою фамилию. Попутно, как внимательный хозяин, Каблуков занимал собравшихся беседой. Она касалась преимущественно событий на Балканах: именно они в первой половине этого, 1878 года волновали всю Европу.

Лишь недавно Сан-Стефанским миром закончилась русско-турецкая война, принесшая освобождение Болгарии. Но Великобритания категорически возражала против условий договора, заключенного в Сан-Стефано, требуя их пересмотра. Обстановка была накалена до предела. Британский флот крейсировал у входа в Черное море. Английские и русские газеты обменивались резкими статьями. Правительства и военные штабы обеих держав срочно разрабатывали планы действий. Поближе к российским границам перебрасывались английские войска. Туркестан выдвигался на авансцену как чуть ли не единственный сухопутный плацдарм для операций, которые могли задеть чувствительность Британской империи.

Душой беседы в Канцелярии был генерал-майор Столетов — невысокий худощавый человек со множеством орденов, среди которых выделялся болгарский орден Святого Александра. Лобастый, с густой шевелюрой и слегка подкрученными усами, он привлекал внимание мягкими жестами и напряженным взглядом. Когда Столетов вступал в разговор, окружающие старались не упустить ничего из сказанного. А вспоминал он эпизоды только что завершившейся войны.

— Особенно тяжело пришлось в конце июля и начале августа прошлого года…

— На Шипке?

— Да… На перевале… До сих пор не представляю, как удалось удержать его! И уцелеть. Три недели довелось мне там командовать войсками. Болгарским ополчением… Однажды мы отбили за день ровно десять приступов Сулейман-паши. Да и в другие дни атак было немногим меньше.

— Николай Григорьевич, — обратился к Столетову окружной интендант Польман. — Я здесь с шестьдесят седьмого года и знаю, что в шестьдесят девятом, при высадке в Красноводске, Скобелев был начальником кавалерии в вашем отряде. Как это получилось, что затем ваши роли переменились и при переходе через Балканы, да и при Шейново, уже вы были у него в подчинении, возглавляя авангард его колонны?

— Какая разница — делали общее дело, — улыбнулся не очень тактичному вопросу генерал-майор. — Михаил Дмитриевич — энергичный человек, хотя и своевольный, со странностями. Ну а на Балканах у него расцвел подлинный военный талант…

У раскрытых окон лихо осадил каракового коня казачий офицер; за ним следовала казачья полусотня. Лишь только всадники выстроились шеренгой, к крыльцу подкатила коляска. Рядом с адъютантом в ней сидел генерал-губернатор. С подчеркнутым достоинством выйдя из экипажа, он направился к широко распахнутой двери. В просторном вестибюле его встретил рапортом дежурный штаб-офицер. Затем Кауфман прошел в кабинет. Все встали.

Невысокий, седой, изрядно облысевший (ему незадолго до того исполнилось шестьдесят лет), но с моложавым лицом, он ответил на приветствия.

— Прошу садиться, господа, — произнес правитель Туркестанского края.

Генерал подвинул к огромному письменному столу красного дерева такое же полукресло — мягкое, обитое малиновым сафьяном, с двумя бронзовыми копытцами на передних ножках и бронзовым орнаментом на спинке — орлом с развернутыми крыльями и с поникшей головой.

— Сколько ни смотрю на него, — кивнул генерал-губернатор на орла, — не могу понять, пред кем он склонил свою гордую главу? Нет, мне более по душе этот! — и Кауфман указал на чернильный прибор, изготовленный в том же стиле: на доске из светло-коричневого мрамора между двумя чернильницами в виде амфор, поддерживаемых петлями с четырьмя змеиными головками, был изображен еще один орел, гордо раскинувший крылья и хищно раскрывший клюв.

Разрядив таким образом напряженность обстановки, связанную с его приездом, правитель края сел и придвинул к себе папку с бумагами, услужливо раскрытую адъютантом.

— Итак, господа, нам предоставляется возможность ослабить нажим, при помощи которого лорд Биконсфилд хочет лишить Россию плодов победы на Балканах… По моему ходатайству генерал-майор Столетов отправляется в Афганистан для установления дружественных связей с эмиром Шер Али-ханом. За плечами Николая Григорьевича — Московский университет, Академия Генерального штаба. Он — старый, опытный «азиат», долго служил на Кавказе и в Туркестане, знает местные наречия, отличился в недавних боях и всем нам хорошо известен. Полагаю, его дипломатическое искусство не уступит воинской доблести.

Встав, Столетов сделал общий поклон.

— Его сопровождают полковник Разгонов и классный топограф Бендерский…

Сидевшие рядом с генерал-майором широкоплечий чернобородый офицер и высокий блондин в штатском также поднялись, наклонив головы в знак того, что они принимают поручение.

— В этой поездке им будут содействовать врач Яворский с фельдшером и три переводчика: с персидского — подпоручик Назиров, с западноевропейских языков — титулярный советник Малевинский, с тюркских — Замаан-бек Шихалибеков. Ну и, разумеется, миссии необходим эскорт. Не для охраны — ежели в тех далеких областях настигнет опасность, то ее не отведешь и дивизией, — а для почета… Двадцать один казак и урядник — больше не надо. Всего — тридцать человек.

Кауфман обратился к остальным:

— Вам, господа, надлежит озаботиться по своим ведомствам обеспечением отправляющихся всем необходимым. Соответствующее распоряжение для генерал-майора Столетова заготовлено. Оно будет вручено после нашей беседы. Поэтому прошу вас, Николай Григорьевич, задержаться. Я прощаюсь с вами, господа!

Вернувшись через час на Большой проспект, в гостиницу Ильина, где он остановился по приезде в Ташкент, Столетов детально изучил полученное им от генерал-губернатора «Предписание № 4407 от 26 мая (7 июня) 1878 г.».

«С получением сего, — говорилось в документе, — вы имеете отправиться в г. Кабул, к эмиру афганскому, для скрепления с ним наших дружественных отношений, выяснения эмиру всех от того для него происходящих выгод и для заключения, если то окажется возможным, с ним союза на случай вооруженного столкновения нашего с Англией».