Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование

К приезду эмира город принял более опрятный вид. Шер Али-хан не захотел остановиться в цитадели. Отклонил он и предложения знатных ташкурганцев разместиться в их домах. Помещения цитадели выглядели уж очень неуютно, почти по-тюремному, а воспользоваться чьим-либо гостеприимством мешало представление о том, что это умалит его достоинство. Он, державный и неограниченный правитель, вынужден в собственной стране искать пристанища у кого-то из своих подданных?!

Именно поэтому на юго-западной окраине Ташкургана возник палаточный городок с четко распланированными улицами и кварталами. Посреди лагеря возвышался огромный белый шатер эмира с коническим верхом. Во всех его четырех стенах были проделаны окна, а двери закрывались двойными портьерами.

Пол устилали туркменские и хорасанские ковры. Вместо трона было приготовлено небольшое возвышение, покрытое красочным ковром кашгарской работы, на котором лежала тигровая шкура с двумя жесткими цилиндрическими подушками — чем-то вроде подлокотников — по бокам.

Вокруг палатки были установлены пикеты, и четыре сарбаза в синих мундирах и мохнатых шапках с белыми нашивками в виде полумесяца мерно шагали взад-вперед с ружьями «на плечо». Неподалеку находились шатры, в которых расположилась часть эмирского гарема, везир, казий и другие приближенные.

С прибытием двора Ташкурган зажил полувоенной жизнью. Утром, в 7 часов, раздавался пушечный выстрел — побудка! Появлялся оркестр, исполнявший персидский марш. Все это повторялось в полдень и в 6 часов вечера — в момент отбоя. Иногда выстрелы и звуки оркестра доносились в неурочное время, означая, что Шер Али-хан со свитой выехал на прогулку или на охоту — соколиную либо с борзыми. Подобные развлечения, однако, эмир позволял себе не часто.

В Ташкургане Шер Али-хан решил провести несколько дней, чтобы отдохнуть перед въездом в главный город провинции — находящийся в тридцати восьми милях Мазари-Шариф.

Была еще одна причина для задержки — в ней Шер Али-хан не хотел признаваться даже самому себе — это скверное состояние его духа и плоти. То ли сказались трудности пути, то ли постоянная напряженность последних двух лет, когда полностью проявилось желание инглизи задушить его в своих дружеских объятиях… Пятьдесят восемь прожитых лет были так насыщены событиями — и не всегда радостными, — что другому их хватило бы не на одну жизнь. А впереди еще сутолока и суматоха, ожидающая его в Мазари-Шарифе среди бесчисленного семейства!

И Шер Али-хан со дня на день откладывал свой отъезд.

Тревожило лишь, что эта оттяжка может задержать поездку в Россию, а инглизи тем временем займут весь Афганистан. Но по мере приближения его кортежа к Амударье — границе священной Бухары и лежащих за ней земель урусов, эмир все отчетливее чувствовал, что его сил вряд ли хватит для поездки в далекий Петербург: ведь до него, как говорили сведущие люди, нужно было добираться немало недель, а то и месяцев!..

Его здоровье ухудшалось. Слабость в некогда крепком теле, болезненные ощущения в горле, боли в ногах. А от табибов, лекарей, мало толку. Даже от самого знающего среди них, носившего почетный титул ахуна, ученого.

Поэтому Шер Али-хан обрадовался, узнав, что врач Яворский, снова включенный генералом Кауфманом в состав русской миссии, ожидает в Мазари-Шарифе ее прибытия. За Яворским был послан гонец, и 7 января доктор вместе с коллегами был приглашен к эмиру.

Афганский правитель выглядел усталым, осунувшимся, и даже природная смуглость не могла скрыть от окружающих нездоровый цвет его лица.

— Я не видел эмира четыре месяца, — шепнул Яворский Бендерскому. — За это время он постарел по крайней мере лет на десять. Поседел, одряхлел…

— Да, ему пришлось нелегко, — кивнул топограф.

— О чем вы шепчетесь, мой дорогой табиб? — обратился к ним со своего импровизированного престола Шер Али-хан. — Лучше скажите нам, как здоровье высокого и достопочтенного джарнейля Кауфмана.

Яворский выступил вперед с поклоном:

— Господин туркестанский генерал-губернатор шлет сердечный салам вашему высочеству и выражает сочувствие в связи с обрушившимся на вашу страну несчастьем.

— Спасибо за сочувствие! Хорошо было бы, если бы его передали пришедшие нам на помощь 15–20 тысяч солдат-урусов, — откликнулся эмир, и на губах его появилась грустная улыбка.

Такого характера темы входили в компетенцию не врача, а главы миссии. Поэтому откликнулся Разгонов:

— Ваше высочество, конечно, отлично понимает, что в зимних условиях, когда горные перевалы почти непроходимы, трудно двинуть такую массу войск…

— Понимать-то мы все хорошо понимаем. Но нашему народу от этого не легче. А вы знаете, — обратился эмир к собравшимся с неожиданным вопросом, — что нам всем едва не пришлось повернуть обратно, в столицу?

Раздались недоуменные возгласы.

— Да-да! — улыбнулся правитель. — После того как мы выехали из Айбака, незадолго до прибытия в Ташкурган, к нам явился некий Мирза Абдухалим. Он назвал себя афганцем, служившим у инглизи в Пешаваре и бежавшим оттуда после их нападения на богом данное нам государство. Этот Мирза Абдухалим заявил, что он в большой тревоге по поводу наших намерений созвать конгресс для обсуждения афганских дел. Он сказал, что это еще больше раздразнит инглизи, и умолял возвратиться в Кабул.

— И чем дело кончилось? — спросил Разгонов.

— Мы его выгнали и велели наблюдать за ним. А вчера пришел везир и сказал, что этот пешаварец втихомолку предлагал ему сто тысяч рупий, если удастся убедить нас отказаться от поездки в Россию, и еще столько же, если мы вернемся в столицу… Мы велели казнить подлеца, и перед смертью Мирза Абдухалим, или как там его зовут по-настоящему, признался, что был послан миджаром Камнари. Инглизи хотят захватить нас — в этом нет сомнений!

Шер Али-хан глубоко вздохнул, прижал к горлу ладони и сделал продолжительную паузу. Никто не осмелился нарушить тишину.

— Перед войной инглизи всячески старались задобрить нас, чтобы привлечь на свою сторону. Они предлагали деньги, оружие, обещали увеличить наши владения, но мы отклонили эти посулы, — медленно говорил правитель. — Нам прекрасно известно, что означают обещания и подарки инглизи: судьба индийских владетелей — султанов и раджей — слишком поучительна и очевидна. Размышлениями о ней пренебрегать нельзя…

Снова последовала большая пауза, а затем эмир тихо промолвил, почти прошептал:

— Трудно говорить…

Яворский вновь выдвинулся вперед:

— Надеюсь, что не будет сочтено излишней смелостью с моей стороны, если я попрошу разрешения оказать вашему высочеству медицинскую помощь?

— Я бы предпочел военную, — с трудом улыбнулся Шер Али-хан. — Но согласен и на такую, — добавил он.