Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование

Между тем командующий Куррамской группой войск всем своим поведением — и вызовом вождей «для выражения ему уважения», которого они не питали, и мародерством подчиненных, и многим другим — пытался спровоцировать какой-либо инцидент, чтобы использовать его для «решительных действий». Поэтому Робертс с восторгом потер руки, когда ему донесли, что вокруг лагеря собираются толпы возбужденных крестьян племени мангал: с ними он давно намеревался рассчитаться за «неуважение».

И, развернув пушки, опытный и храбрый генерал бросил вперед конницу под начальством полковника Гоу, поддержанную шестью ротами 28-го полка туземной пехоты и 2-й горной батареей. Гоу блистательно справился с заданием. Его всадники, дорогу которым прокладывали орудия, лихо врезались в толпу людей, вооруженных преимущественно палками, ножами и пиками, и погнали их к холмам и предгорьям. Мерно шествовавшие за кавалерией пехотинцы добивали лежавших на земле афганцев, а горная батарея переносила огонь все дальше и дальше, уничтожая крестьян, надеявшихся укрыться в скалах.

Теперь наступила очередь другого полковника, Бэрри Дрю. По приказу Робертса он возглавил отряд из солдат 21-го полка туземной пехоты, 72-го полка горцев и артиллеристов 1-й горной батареи. Поскольку у генерала и его свиты сложилось впечатление, что из некоторых домов стреляли по английским войскам, отряду было приказано уничтожать окрестные селения. Когда же обезумевшие от отчаяния крестьяне собрались на краю одной из деревень, горестно наблюдая, как полыхают их жилища и жалкий скарб, эскадрон 5-го полка Пенджабской кавалерии налетел на них и уложил еще человек двадцать.

Под покровом наступившей темноты нескольким пленным и заложникам удалось бежать. Чтобы воспрепятствовать дальнейшим побегам, охрана открыла стрельбу по остальным, убив восьмерых. Раненых не считали: разве разглядишь ночью!

Все это называлось «лекцией, прочитанной туземцам 7 января». 26 января, проведя ряд рекогносцировок местности и поставив в крупных селениях старшинами лиц, на которых можно было положиться, Фредерик Робертс двинулся с отрядом в Куррамскую долину, к основным силам. Генерал почувствовал наконец некоторое удовлетворение: солдаты и офицеры неплохо потренировались; в ряде районов был «показан британский флаг»; разведаны кратчайшие пути к Кабулу, особенно через перевал Шутургардан; в форту Матун посажен преданный Великобритании Шахзаде Султанджан с группой сторонников…

Удовлетворение, однако, было недолговечным. По крайней мере, в одном пункте. Урок, преподанный племени мангал, впрок не пошел. Стоило генералу с его колонной двинуться в обратный путь и проделать каких-нибудь двенадцать миль, как из Матуна поступили тревожные вести о том, что к форту стекаются со всех концов афганцы. И это уже не беспомощные крестьяне, а хорошо вооруженные многочисленные воины.

Робертс не стал испытывать судьбу. Он срочно прибыл в Матун, отправил Шахзаде и его прислужников в свой обоз, поджег склады снаряжения и зерна и ускакал, отбиваясь от наседавших афганцев, которые уже почти окружили форт.

Когда Робертс вернулся в Куррамскую долину, ему доложили, что остававшиеся там части заняты укреплением позиций. Обстановка была крайне напряженной. Местное население относилось к пришельцам чрезвычайно враждебно, и ни о каких контактах не могло быть и речи. А те офицеры и солдаты, которые все же рисковали покинуть пределы фортов и лагерей в поисках развлечений, далеко не всегда благополучно возвращались назад.

Поход на Кандагар оказался наименее трудным. Вблизи города, правда, двум эскадронам 15-го гусарского полка и подразделению 1-го полка пенджабской кавалерии под начальством майора Лака пришлось выдержать схватку с афганскими всадниками, а полковнику Кеннеди довелось даже выдвинуть пушки, чтобы отогнать большую группу конных афганцев, но в масштабе происходивших событий это были настолько незначительные стычки, что даже штабные летописцы смогли растянуть их описание всего на несколько страниц!

8 января 1879 года, в 3 часа 30 минут пополудни, генерал Дональд Стюарт со своим штабом и эскортом достиг Шикарпурских ворот старой столицы Афганистана. 1-я пехотная бригада продефилировала торжественным маршем по улицам города и, выйдя через Кабульские ворота, разбила лагерь на дороге, ведущей к новой столице. Англичане очень сожалели, что жители Кандагара апатично отнеслись к яркому и захватывающему зрелищу, какое являло церемониальное шествие бригады. За исключением нескольких представителей индийской общины, приветствовавших своих соплеменников в военной форме, кандагарцы игнорировали приход армии Стюарта. «Почти все лавочники продолжали торговать, а ремесленники занимались своим делом, как если бы ничего необычного не произошло», — меланхолически заметили британские историографы.

Теперь Кандагарское полевое войско было разделено на две части. 1-ю дивизию сам Стюарт повел на Калати-Гильзаи, городок, лежавший в восьмидесяти четырех милях на дороге в Газни и Кабул. Овладев им 20 января и оставив там гарнизон, генерал вернулся в Кандагар. 2-я дивизия во главе с Биддёльфом занялась разведкой в направлении реки Гильменд и города Гиришк, находившегося в восьмидесяти милях от Герата. Эти походы должны были способствовать всестороннему изучению афганских земель в военно-политических интересах Британской империи. Но если Стюарт смог провести свой маневр без особых осложнений, то его младшему коллеге Майклу Биддёльфу за селением Кушки-Нахуд, близ переправы через Гильменд, пришлось отразить ожесточенную атаку воинов племени ализай.

Наклонив пики с трепещущими на ветру алыми флажками, ализайские всадники нанесли удар по центру и левому флангу англичан. Он был отбит с большим трудом — выручила артиллерия. Биддёльф, понеся потери убитыми и ранеными, решил не искушать судьбу: повернул обратно, к Кандагару.

…Прошел ровно месяц с тех пор, как Бендерский записал в дневнике: «1-е, или по-западному — 13-е, декабря». Как ни оттягивал томимый неведомыми предчувствиями Шер Али-хан переезд в Мазари-Шариф, утром 13 января он приказал двинуться дальше. Тут же весь лагерь пришел в движение: свертывались палатки, строились войска. Последним был снят и погружен на трех мулов белый конус эмирского шатра. Оркестр заиграл походный марш, дробью и гулом откликнулись барабаны, со стен цитадели рявкнули пушки — правитель выехал.

Шер Али-хан следовал за эскадронами верхом на высокой лошади местной породы каттагани. Под ним было английское седло, покрытое темным бархатом с золототкаными узорами, а поверх него — вальтрап, чепрак из меха черного бадахшанского медведя. Уздечка была украшена золотыми пластинками, стремена отделаны серебром и эмалью. На эмире был его обычный темный мерлушковый кулох, легкая меховая шуба, надетая поверх куртки с шалевым воротником, и шаровары со штрипками для верховой езды. Из-под шубы виднелся золоченый пояс с висящей на нем изящной кабульской шашкой.