Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование

— Сардар, здесь еще есть лишние уши.

— Не вижу их. Остались мой везир и мирза — от них у меня секретов нет, да корнейль, который тебя привел.

— Корнейль и так все знает, а другим это знать незачем.

— Не много ли ты берешь на себя со своими тайнами? — недовольно процедил Мухаммад Аюб-хан. Тем не менее он сделал знак придворным, чтобы они удалились.

— Сардар, для меня высокая честь говорить с тобой, но я предпочел бы иметь для этого иной повод. Что касается моих тайн, то, узнав их, ты тоже пожелаешь, чтобы они далеко не распространялись…

— Рассказывай же! Ты испытываешь мое терпение и дразнишь мое любопытство, — усмехнулся правитель, и в его облике снова промелькнули задорные мальчишеские черты.

— Сардар, мое имя — Файз Мухаммад. В армии твоего покойного отца, да позаботится о нем Аллах, я был кефтаном, комендантом Али-Масджида…

— Знаю этот форт. Недалеко от Джелалабада, где я жил. Но почему ты сейчас не в армии? И где твой военный мундир?

— В этом все дело. Я ушел из армии, потому что нас предают. Али-Масджид в руках врага, а я еду к тебе из Гандамака. Там твой брат — эмир Мухаммад Якуб-хан вел переговоры с миджаром Камнари, который пришел к нам вместе с войском инглизи. Эмир согласился принять договор, по которому мы признаем себя побежденными и отдаем врагу многие земли. Инглизи получают доступ в пашу страну, и в Кабул приедут их люди, чтобы там распоряжаться…

— Ты лжешь! — Мухаммад Аюб-хан в ярости ударил руками по подлокотникам и вскочил с кресла. — Не мог Якуб-хан так поступить! Нас не разбили в бою. Не знаю, кто и зачем тебя подослал, но ты лжешь!

— Я боялся, сардар, что ты не поверишь мне. Мы все очень любим родину, и, если бы мне сказали, что афганец готов ее предать, я тоже назвал бы это ложью. На нашу беду, я говорю правду.

— Лжешь! Утром ты спас мне жизнь. Только это удерживает меня от приказа отрубить тебе голову. Да и этому корнейлю в придачу — за компанию.

Когда разговор зашел о его голове, стоявший до того молча Мурад Алим насторожился. Он выступил вперед:

— Сардар, отец Файз Мухаммада погиб в бою с инглизи, а сам кефтан был преданнейшим слугой покойного эмира: я его знаю давно. Посуди, неужели он пересек весь Афганистан только за тем, чтобы подвергнуть испытанию твою проницательность?

— Кто знает… может, враги подкупили его, чтобы рассорить нас с братом.

— Нет, сардар, — снова заговорил Файз Мухаммад. — Я хотел предупредить тебя о том, что ты и без меня узнаешь, но, может статься, поздно. А приехал я сюда еще и потому, что у тебя есть войска для защиты родины. Ты сильнее всех других вождей, и только ты сможешь противостоять инглизи и Кабулу, если они вступят в сговор. Готовь оружие, готовься к борьбе!

— Ты еще не доказал, что они вступили в сговор, — сердито, но заметно остывая, произнес правитель.

— И не смогу доказать, если Мухаммад Аюб-хан сам не захочет в том убедиться. Поэтому посади меня под замок и пошли в столицу самых быстрых гонцов. Когда они вернутся и скажут, что я солгал, можешь казнить меня. Но они подтвердят мою правоту!

— Так я и поступлю.

Правитель хлопнул в ладоши. Вошли везир с мирзой и слуги. Аюб-хан распорядился, чтобы Файз Мухаммада посадили под стражу в одну из комнат дворца, а также разыскали и привезли к нему Гафура.

— Благодарю тебя, сардар, — не без сарказма сказал кефтан. — Я с радостью буду твоим гостем. На прощание же скажу вот что: нападение на тебя не случайность. Кому-то стал поперек дороги племянник Акбар-хана. Позволь дать тебе совет: хорошенько разведай, из какой норы выползла бросившаяся на тебя змея.

— За совет — спасибо! Но знай, кефтан, что нынешний день для меня один из самых тяжелых. Утром ты подарил мне жизнь, а вечером отнял. Ибо отнимаешь брата, а он мне дороже жизни. Я немедленно пошлю в Кабул с письмом, предостерегу Якуб-хана, помогу ему войсками…

Когда Дженкинс вернулся из Симлы, а Каваньяри передал Якуб-хану подписанный Литтоном текст Гандамакского договора, эмир стал собираться в обратный путь. Он вяло пожал руку майору, пробормотал что-то по поводу своих надежд на быстрый вывод английских войск из Кандагара и сел на копя. Прогремел залп из одиннадцати пушек — авторитет правителя Кабула явно возрастал.

Кортеж двинулся на запад и растянулся по неширокой дороге чуть ли не на милю. Среди многочисленных спутников Мухаммада Якуб-хана появилась внешне ничем не приметная личность. Плотный, средних лет афганец в чалме, серо-зеленом халате и холщовых шароварах ехал на гнедом коне, стараясь не привлекать ничьего внимания. За исключением свисающего с пояса ножа, без которого ни один уважающий себя житель Афганистана не выйдет из дому, у него, казалось, не было никакого другого оружия. Впрочем, если бы у этого всадника был обнаружен под халатом отличный английский пистолет, ни у кого это не вызвало бы удивления: ведь любовь афганцев к хорошему оружию общеизвестна.

К свите эмира, однако, он прямого отношения не имел. Да и афганцем его можно было назвать лишь с большой натяжкой. Это был джемадар, или лейтенант, корпуса гидов Джалаледдин.

В 1839 году в Афганистан через Пешавар и Джелалабад вторгся отряд воинов пенджабского махараджи Ранджит Сингха, тогдашнего союзника Англии. Затем пенджабцы стояли гарнизонами в селениях гильзаев близ Джелалабада и ушли оттуда в 1842 году, когда Акбар-хан заставил врагов покинуть священную землю своей родины. Один из пенджабцев в качестве своеобразного трофея увозил двухлетнего сына. Мать ребенка, женщина из гильзайского племени сулейманхель, погибла во время горного обвала.

Мальчик рос среди солдат, а в дальнейшем и сам избрал военное поприще. Вступив в корпус разведчиков, гидов, Джалаледдин дослужился до чина джемадара и привлек внимание британской разведывательной службы. Он хорошо знал дари и пушту, а также афганские нравы и обычаи. Ему удалось восстановить (по поручению своего начальства, разумеется) родственные связи по материнской линии с некоторыми жителями джелалабадской округи.

Опытный и смышленый джемадар стал одним из главных агентов Каваньяри (когда тот исполнял обязанности комиссара в Кохате) среди хатаков, оракзаев, афридиев и других племен и племенных объединений. При переводе в Пешавар майор, естественно, позаботился о том, чтобы надежные люди остались при нем.

Дожидаясь возвращения Дженкинса, «Кави», как называли Каваньяри знакомые, не тратил времени зря. Он не сомневался, что Литтон выполнит свое обещание направить его полномочным министром в Кабул, и готовился к этой ответственной поездке. Майор интересовался ближайшим окружением эмира, прикидывал, на кого можно опереться, кто сможет заменить на престоле сына Шер Али-хана, если в том возникнет неотложная необходимость. Договор заключен, кабульский правитель поставил под ним свою печать и, надо надеяться, намерен соблюдать его. Не настолько же он глуп, чтобы не понимать: нарушение договора приведет в действие британскую военную машину, которая сомнет, сломает, выбросит его вон. Но как отнесутся к соглашению буйные соплеменники Якуб-хана?