Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование

Промелькнула мысль, что значительную часть из них можно было бы спасти за счет средств, израсходованных на проведение «великолепного дурбара», но Литтон сразу отогнал ее. Нельзя же в самом деле сравнивать несопоставимые вещи…

Вице-король бросил взгляд на своих гостей; наверняка не у него одного возникли подобные ассоциации. Ведь Ричард Стрэчи возглавлял Комиссию по борьбе с голодом, а его брата Джона пришлось специально вызвать из Северо-Западной провинции, чтобы он занялся аграрными преобразованиями. Но оба Стрэчи молчали, и Литтон еще раз убедился, что лишь его чувствительное сердце способно восстановить в памяти печальные, а иногда и драматические события, дабы торжественное и радостное не заслоняло собой неизбежные тяготы жизни.

Наступила пауза, вскоре нарушенная секретарем по иностранным делам. Лайелл вынул из кармана листок бумаги:

— Джентльмены, трагическая судьба нашего недруга, из упрямства и недомыслия навлекшего на себя и свой народ все бедствия, вдохновила меня на несколько несовершенных строк.

— О, просим, просим!

Ритмично помахивая рукой, Лайелл прочел звучным баритоном:

— Великолепно! Блестяще! — откликнулись слушатели.

Один лишь хозяин некоторое время молчал, шевеля губами, будто пробуя что-то на вкус. Наконец вице-король внушительно произнес:

— Очень, очень неплохо, милый Альфред! И должен подчеркнуть: мне эта вещица нравится не только с поэтической, но и с философско-политической точки зрения…

Силы Гафура, измотанного длительным путешествием, были на исходе. Он держался мужественно до конца и едва живой от усталости въехал с отцом в расположенный неподалеку от ворот Кутабчак караван-сарай Ходжи-Расула. Когда лошади были привязаны к одному из столбов, поддерживавших навес, он почти рухнул на кошму, покрывавшую деревянный настил для приезжих, и моментально уснул. Кефтан умылся, поел и, возблагодарив Аллаха за благополучное прибытие в Герат, отправился в город.

Одна мысль преследовала его неотвязно: сможет ли гератский правитель по-настоящему осознать, что грозит стране. Ведь ему немногим больше двадцати… Погруженный в раздумье, Файз Мухаммад бродил по улочкам и переулкам, стараясь не удаляться от постоялого двора. Он обходил редких прохожих, не замечая их, прижимался к дувалам, если навстречу двигалась арба или нагруженный ишак. Подсознательно отметил, что с ним разминулся какой-то усатый верзила в красном английском военном мундире с пуговицами разных цветов и формы, но не обратил на это внимание, зная, что афганские офицеры (да и не только офицеры) любят щеголять в таком наряде, надевая его поверх длинных полотняных рубашек и шаровар.

Через несколько мгновений, однако, перед тезинцем возник тот же красный мундир, затем он ощутил резкий толчок в плечо, и на всю округу разнесся басовитый возглас:

— Шайтан меня забери, кажется, на нас снизошла благодать пророка!

Кефтан узнал старого знакомца, Мурада Алима, вместе с которым служил на границе. Балагур и весельчак, Мурад Алим нередко обыгрывал имя друга — Файз, означающее по-арабски «милость», «благодать». Любитель весело пожить, он часто жаловался, что жизнь в захолустье — это наказание, и добивался перевода в какой-либо крупный город.

— А я тебя сразу и не узнал, дорогой Файз! — продолжал грохотать Мурад Алим. — В каком ты виде… Мы расставались кефтанами. Тебя, что, выставили из армии?

— Сам ушел. А ты высоко поднялся, — Файз Мухаммад заметил на мундире приятеля нашивки корнейля, или полковника.

— Здесь это несложно. Мухаммад Аюб-хан заботится о войсках. Ему очень нужны опытные люди. И тебе найдется хорошее место. Но расскажи толком, что произошло.

— Не здесь же. Пойдем в караван-сарай.

Появление корнейля вызвало у владельца постоялого двора порыв усердия и льстивого восторга. Он немедленно переместил Файз Мухаммада с сыном в отдельное помещение. Тут же были поданы чайники с чаем — традиционное начало всякой трапезы на Востоке. Затем появился внушительных размеров ляган, блюдо, с ароматным золотистым пловом. Корнейль выказал завидный аппетит. Его правая рука с непостижимой ловкостью метнулась к горке риса, пальцы молниеносно начали сбивать катышки из риса и мяса, тут же исчезавшие во рту. Тезинцы с восхищением наблюдали за мельканием руки корнейля. Они изрядно проголодались и ели с удовольствием, но поспеть за ним не могли. Энергия Мурада Алима не ослабела и после того, как принесли новый ляган. Когда и тот был опустошен, он тщательно собрал и отправил в рот последние крупинки риса, выдохнув с явным сожалением:

— Ну вот и все! Кажется, немного перекусил… Ничего, скоро обед.

Совершив омовение, офицеры расположились поудобнее, подоткнув под бок подушки, — настал час обстоятельной беседы о делах важных и серьезных.

— Оба мы были кефтанами в Али-Масджиде. Теперь ты — корнейль, я — никто. Но, если ты можешь мне помочь, по не сделаешь этого, не жди прощения ни на этом свете, ни на том, — закончил Файз Мухаммад рассказ о событиях, предшествовавших его появлению в Герате.

— Пугать меня не надо, — тихо, но твердо произнес Мурад Алим. — Как всякий честный афганец, я готов сложить голову за нашу землю. Давай лучше подумаем, как поступить…

На следующий день они встретились у соборной мечети Масджиди-Джума — грандиозного старинного сооружения с множеством куполов, колонн и окон. Построенная великим Гияс уд-Дином из Гура, она сверкала позолотой и радовала глаз разноцветной мозаикой. Искусная резьба украшала ее стены и четыре галереи, и кефтан позволил сыну обойти их, чтобы лучше осмотреть все это.

Помолившись об успешном исходе своих дел, тезинцы и Мурад Алим направились к раскинувшейся на большой площади цитадели.

Они вошли в крепость, когда там шли военные учения. Перед группой богато одетых людей, сидевших на лошадях и стоявших группами, шеренга за шеренгой проходили сарбазы. Их светло-серые рубахи были заправлены в короткие брюки того же цвета, стянутые ремнями до такой степени, что все шагавшие (а их возраст колебался от пятнадцати до шестидесяти лет) казались юношами. На ногах у них были тяжелые башмаки, через плечо перекинуты ружья.

Кефтан окинул маршировавших опытным взором и оценил выучку: четкий строй, неплохие перестроения, отработанные упражнения с оружием. Но вот оружие! У одних были древние джезаили ремесленного производства, у других — тяжелые мушкеты «Коричневая Бесс», отбитые у инглизи еще в первую войну с ними, у третьих — английские гладкоствольные ружья…