Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование

— Сделаем последнюю попытку договориться с этими дикарями, — решил генерал и уединился с Мортимером Дюрандом.

Морщась, будто от зубной боли, он резко бросил своему политическому советнику:

— Лично я мало верю в политические средства воздействия. Особенно когда речь идет о таких закоренелых преступниках, с какими нам сейчас приходится иметь дело. Мой символ веры — пуля, штык. Но должна же быть какая-то польза от политической службы, черт побери! Потрудитесь, пожалуйста, сочинить какое-нибудь обращение — подоходчивее, попроще, чтобы дошло до этих оборванцев.

На следующий день на улицах и площадях снова появились глашатаи. Охраняемые конными патрулями, они разъезжали по городу, особенно часто наведываясь на базар, и читали новую «бумагу инглизи»: «У вас есть поговорка, что в Афганистане золото сильнее оружия. Это вполне зависит от вашего выбора. Что желаете — выбирайте! Правительство наше распределило: пули — врагам, а золото — друзьям. Если вы достаточно умны, то должны причислить себя к нашим друзьям!»

До самого вечера в разных концах Кабула можно было слышать возгласы охрипших дандурчи: «Что желаете — золото или пулю?» После наступления темноты они, как по команде, все умолкли, ибо даже взвод соваров не мог уберечь чересчур ретивого глашатая от увесистого камня или палки, нацеленных в него чьей-нибудь меткой рукой.

Новое воззвание особых результатов не принесло. Цифры сданного оружия в штабной сводке не возросли. Презрительно посмотрев на Дюранда, командир полевого отряда обратился к Мак-Грегору:

— Не кажется ли вам, Чарли, что пора оживить деятельность наших комиссий?

— Оживить комиссии, чтобы умертвить две-три сотни афганцев, сэр? — захохотал «Роб Рой», умилившись собственному остроумию. — Это куда полезнее, чем разные там политические штучки.

По разработанному плану было намечено провести в столице серию облав и обысков, с тем чтобы предать военному суду тех горожан, у которых будет найдено оружие.

В одном из помещений Шерпурского лагеря друг против друга были поставлены два стола. За один уселась следственная комиссия: полковник Мак-Грегор, доктор Беллью и Хаят-хан из Индийской политической службы, за другой — военно-судная: генерал-майор Мэсси, майоры Мориэрти и Хюэнс. Они ждали первых жертв.

— Скажу вам откровенно, джентльмены, — обратился к коллегам Мак-Грегор, — сегодня мною движет святое чувство мести.

— Мести? Но тогда вам нельзя вершить правосудие! — раздались возгласы.

— Успокойтесь, джентльмены, — вскинул руки начальник штаба. — Я ведь сказал: святое чувство мести! Оно не направлено против кого-либо непосредственно. Время у нас еще есть, и сейчас я вам все объясню.

Он закинул ногу на ногу и достал сигару:

— Пять лет назад я служил помощником генерал-квартирмейстера дивизии в Равалпинди, на западных рубежах индийских владений. Нас, разведчиков, интересовало все, что касалось дорог, транспортных и продовольственных возможностей Афганистана, Хорасана, Туркмении, настроения их жителей. Мне как раз предстояла поездка в Европу, и я решил сочетать приятное с полезным: отправиться сушей — через Афганистан, Персию и Россию…

«Роб Рой» обрезал и зажег сигару.

— Но наше правительство тогда заигрывало с Шер Али-ханом и категорически запретило мне пересекать афганские земли. Политика! Смешно. Тогда я отплыл из Бомбея в Карачи, оттуда в Бушир и через Шираз — Йезд — Бирджанд добрался до границ Гератского округа…

— А это уже Афганистан, — вставил доктор Беллью.

— Да, запретный для меня! — откликнулся полковник. — Как известно, запретный плод особенно сладок, а главное, нам были необходимы сведения об укреплениях Герата и дорогах, ведущих от него к Кабулу и в долину Амударьи. И я послал письмо гератскому правителю Мустоуфи-саибу, чтобы он разрешил мне провести несколько дней в городе, а сам потихоньку, не дожидаясь ответа, двинулся вперед…

Члены комиссий с живым любопытством слушали рассказ Мак-Грегора.

— Смотрю, навстречу скачет группа соваров, а впереди — моложавый афганец с полным набором кинжалов и пистолетов, как они это любят. Представляется: мехмандар Саид Рустам. Вот и почетный эскорт, думаю. Но мехмандар, вместо того чтобы сердечно принять гостя согласно своей должности, нагло заявляет, что мне закрыт доступ в Герат. Я его пытаюсь убедить и так и эдак, говорю, что здесь недоразумение, намекаю на мешочек с золотом — ничего не помогает. Он злобно смотрит на меня в упор своими огромными глазищами и грубо повторяет одно и то же: «Поверните коня в обратную сторону, миджар-саиб (я тогда был майором), и побыстрее!»

— И вы подчинились? — спросил Мэсси.

— А вы бы как поступили, сэр? Пришлось… Правда, повернув коня, через пару часов я снова попытался проникнуть в Герат уже другой дорогой и без предупреждения. Что бы вы думали? Милях в пяти от городских ворот меня нагнал все тот же мехмандар и под стражей вернул-таки в Персию!

«Роб Рой» пустил клуб дыма.

— И вот что хотелось бы отметить по этому поводу. Как-то в Бутане я отдалился на полумилю от нашего отряда, и один бутанец задел меня. Я поколотил его довольно сурово. Итог был великолепный: он стал как шелковый. Но бутанцам давно известно, что дерзких шуток с собой мы не допускаем. Когда я был с солдатами в Персии, доводилось палкой воспитывать местных слуг… Признаться, мне отчаянно хотелось отколотить этого афганского неуча — Саида Рустама. Однако можно было поклясться, что результаты будут иные, чем в Бутане или в Персии. Афганец в таких случаях немедленно хватается за нож, и последствия бывают самые печальные, ибо у него отсутствует рыцарское чувство, которое останавливает руку, готовую поразить беззащитного противника. Месть моя направлена против этих черт афганского характера. Мы должны безжалостно воспитывать афганцев, приобщая их к нравам и понятиям цивилизованного мира! — закончил свой поучительный рассказ председатель следственной комиссии.

И своевременно: британские солдаты уже начали доставлять в Шерпур людей, схваченных при облавах. Это были ткачи, кузнецы, водоносы, торговцы, бывшие сарбазы, гончары, погонщики верблюдов, крестьяне, приехавшие на столичный базар, муллы и учащиеся медресе… Одних схватили в мастерских за то, что они, подобно своим отцам, дедам и прадедам, ковали сабли или делали ружья. У других нашли, а чаще всего представляли, будто нашли, следы пороха на руках. Тот вышел из дому с традиционным кинжалом, этот приехал издалека и не успел спрятать джезаиль, положенный в повозку на случай встречи с грабителями. Кого-то приволокли с окраины, где накануне исчез индийский совар, и как несчастный ни доказывал, что он кассаб, мясник, чем и объясняются пятна крови на его одежде, ничего не помогло. Достаточно было бросить косой взгляд на группу сарбазов или на офицера, чтобы оказаться в числе «бунтовщиков».