Александр Лоза - Не изменяя присяге

Нарушение присяги перед Богом означало отказ от заповеди Божией, призывающей «положить душу за други своя». В дореволюционной России принимал присягу не командир, а духовенство. И только если не было соответствующего священнослужителя, то принимал присягу командир, при участии корабельного или полкового священника.

11 марта 1917 года в Гельсингфорсе по кораблям и частям Балтийского флота была разослана присяга на верность Временному правительству:

«Клянусь честью офицера (солдата, матроса) и обещаюсь перед Богом и своей совестью быть верным и неизменно преданным Российскому Государству, как своему Отечеству.

Клянусь служить ему до последней капли крови, всемерно способствуя славе и процветанию Российского государства. Обязуюсь повиноваться Временному правительству, ныне возглавляющему Российское государство, впредь до установления образа правления волею народа при посредстве Учредительного собрания.

Возложенные на меня служебные обязанности буду выполнять с полным напряжением сил, имея в помыслах исключительную пользу государства и не щадя жизни ради блага Отечества. Клянусь повиноваться всем поставленным надо мною начальникам, чиня им полное послушание во всех случаях, когда этого требует мой долг офицера (солдата, матроса) и гражданина перед Отечеством. Клянусь быть честным, добросовестным, храбрым офицером (солдатом, матросом) и не нарушать клятвы из-за корысти, родства, дружбы и вражды. В заключении данной мною клятвы, осеняю себя крестным знамением и ниже подписываюсь».

Внимательно прочитав текст новой присяги, мичман Бруно Садовинский удивился тому, насколько Временное правительство сохранило религиозный характер присяги. Все это как-то слабо вязалось со всеми, отнюдь не христианскими, кровавыми и трагическими событиями, связанными с приходом к власти в России этого правительства.

Мичмана Б. Садовинского, как человека верующего, текст новой присяги, с клятвой перед Богом и целованием креста, не смущал. Но как офицер, сызмальства воспитанный на идее нерушимости присяги и верности царю и в этих понятиях прошедший службу, начиная с Сумского кадетского корпуса, Морского корпуса и Балтийского флота, он не мог понять, почему так быстро духовенство Русской православной церкви официально поддержало Временное правительство.

О том, что Бруно Садовинский был человеком верующим, следует из аттестации кадета Сумского кадетского корпуса Садовинского, выданной ему при окончании корпуса отделенным офицером-воспитателем подполковником Д. Н. Пограничным. В графе аттестации — «Общие черты и особенности характера воспитанника» написано: « Религиозен. Часто молится и осеняет себя православным крестом. Правдив и честен. Дурному влиянию не поддается».

Религиозное воспитание кадет в Сумском кадетском корпусе считалось важной частью воспитания будущего офицера в любви к Родине, верности государю императору, преданности армии на всю жизнь.

Интуитивно мичман Б. Садовинский чувствовал, что в новой присяге содержится какое-то внутреннее противоречие.

С одной стороны, размышлял Бруно, Временное правительство обещало признать любой выбранный Учредительным собранием образ правления страной.

С другой стороны — Временное правительство обязывалось всячески подавлять любые попытки к восстановлению монархического строя, хотя Учредительное собрание могло предложить стране и такой строй, во главе с новым монархом. Таким образом, получалось, что офицерам, матросам и солдатам приходилось давать клятву на верность правительству, которое публично превышало свои полномочия.

На Балтийском флоте у многих текст новой присяги также вызывал сомнения: не провокация ли это? В связи с этими вопросами 19 марта 1917 года начальнику Минной дивизии капитану 1-го ранга А. В. Развозову пришла разъясняющая, относительно текста присяги, телеграмма от комфлота вице-адмирала Максимова:

«Принята: 19/III в 12 час. 00 мин.

Служба связи Южного района Балтийского моря.

ТЕЛЕГРАММА Наминдиву Посыльное судно “Кречет” 18/го марта 1917 года

Министр юстиции Временного Правительства Керенский мне лично подтвердил что текст присяги не может вызывать сомнений. Объявляю что вся действующая Армия Черноморский флот принесли присягу на верность Родины и повиновению правительств которое в свою очередь так же принесло присягу новому строю. Предлагаю о вышеизложенном объявить вверенным мне частям флота и армии и продолжение приведения к присяге текст коей был объявлен моим приказом от 11/го марта сего года.

Исполнение донести. Вице-адмирал Максимов»

(РГАВМФ. Ф. 481. Оп. 1. Д. 74. Л. 10)

Духовная составляющая новой присяги, участие в ее принятии русского духовенства, как-то сглаживала сам этот факт, требование командования флота присягнуть новому правительству, принятие присяги коллективно — в строю — все-таки заставило флотских офицеров, и мичмана Бруно Садовинского в том числе, смириться в душе с новой присягой. Все офицеры и матросы эскадренного миноносца «Расторопный» приняли присягу на верность Временному правительству.

С началом революционных событий в Петрограде, жизнь в Гельсингфорсе сильно переменилась.

Начались перебои с хлебом. Витрины магазинов, некогда блистающие красотой и разнообразием, поблекли. Город продолжало лихорадить от свершившейся «великой и бескровной революции».

Мичман Садовинский брел по улице, и мысли его были далеки от всего происходящего. Уже месяц, как Ирина уехала в Петроград, и от нее не было ни весточки. Как она там?

На душе у Бруно было муторно и беспросветно.

16 апреля 1917 года вышел приказ № 125 по Морскому ведомству, подписанный министром Временного правительства А. И. Гучковым. Этим приказом отменялись все виды наплечных погон, а в качестве знаков различия вводились нарукавные знаки из галуна по образцу английского флота.

С болью в сердце восприняли этот приказ офицеры русского флота. Золотые погоны у многих из них, еще с кадет младших классов Морского корпуса и на всю жизнь, ассоциировались с офицерским званием, офицерской доблестью и офицерской честью. Морские офицеры очень дорожили своей исторической формой, которая уже больше века существовала на флоте.

Мичман Садовинский прекрасно помнил, как впервые надел форму в Морском корпусе. После узкого мундира Сумского кадетского корпуса форменка с распахнутым синим воротником, тельняшка, брюки с откидным клапаном, застегивающиеся на две пуговицы по бокам, — все это казалось ему настолько необычным, присущим только флоту, что он сразу и на всю жизнь полюбил флотскую форму.

Корабельным гардемарином, на летней практике, шагая по тенистым улицам старого Ревеля, Бруно, не смущаясь, ловил на себе восхищенные взгляды барышень. Загорелый, стройный, со спортивной фигурой, обтянутой белой форменкой с синим воротником, в белых брюках и туфлях, в золоте нашивок и якорей на погончиках, с синими полосками тельняшки в вырезе форменки, подчеркивающей крепкую шею, он казался ревельским барышням подлинным воплощением романтики флота.