Евгений Марков - Барчуки. Картины прошлого

— Бонапарту не до пляски, растерял свои подвязки!

Эта выходка казалась нам верхом остроумия и молодечества. Помирая со смеху, мы выбежали за Петрушею в коридор и потом в девичью; Петруша бежал, засучив рукава до плеч, удальски махая кулаками направо и налево, и со всего размаха прыгнул к девкам на стол.

— Моё тело распотело, разгуляться захотело! — кричал он вызывающим тоном, подбоченясь по-казацки и победоносно глядя на испуганных девушек с высоты завоёванного стола.

Утром мы встали раньше обыкновенного, к удивлению Аполлона. Потребовали сапоги, хотя бы нечищеные, за что Аполлон обременил нас упрёками. Ни одного нечищеного сапога не дал он нам, хотя Петруша и Костя босые ворвались в его комнату и пытались овладеть своими сапогами. С убийственною медленностью и аккуратностью старика вздёргивал он один сапожишко за другим на свою корявую руку, и с невыносимым для нас стараньем полировал щёткою каждую складку кожи, дышал на неё, оглядывал со всех сторон, разбавлял и густил ваксу, но не переставал тянуть нараспев свои досадные нравоучения.

— Выдумки всё у вас непутные, господа, не как у хороших барчуков водится! Что вскочили ни свет, ни заря? Нешто вы рабочие люди?

— Аполлон, голубчик, да давай скорее. Ведь отлично вычистил, — нетерпеливо кричал Саша, ластясь к дядьке. — Ей-богу, у нас ужасно важное дело…

— Ну вот, проказничать не успеете, — ворчал Аполлон, не придавая ни малейшего значения словам Саши. — Дело ещё себе какое-то отыскали. А захотелось пораньше побаловаться, так сказали бы дядьке толком с вечера; я бы и взбудил вас и сапожки бы почистил, как надо. А то, видишь, как у вас загорелось. Что ж, я теперь, по-вашему, в нечищеных сапогах вас пусти, а от папеньки вашего мне за это небось благодарность будет? Не холопские, кажется, дети.

Один за другим вздёргивались на костлявые пальцы вверх подошвами все двенадцать сапогов и, помотавшись под щёткою, становились рядком на конике, сверкающие и опрятные. Мы нетерпеливо глядели на них, обступив Аполлона, босые и встрёпанные. Друг с другом как-то не говорилось. Помыслы были всецело заняты предстоящею битвою. Особенно Петруша, вызвавшийся начальствовать неприятелем, то есть дворовыми мальчишками, был молчалив и беспокоен. По обычаю своему он, вскочив с постели, обливал себе голову над тазом кувшином колодезной воды, взвизгивая иногда от холода и удовольствия, и даже слегка подпрыгивая на своём месте. Он уверял нас, что это необходимо каждому силачу.

День должен был стать жаркий, но пока ещё порядочно пробирал утренний ветер. Петруша исчез из флигеля, даже не успев надеть бешмета; мы видели в окно, как он бежал к клеткам, напяливая на бегу свой бешмет. От холода он весь позеленел, и сухие скулы его ещё резче выдавались наружу. Мы отправились также немедленно в сад.

Крепость семибратка была расположена на границе сада с необитаемыми странами. Садовой ров в этом месте был широк и глубок, а главное, зарос наглухо крапивою, что по нашим стратегическим понятиям равнялось неприступности. Вишенник заполонил гребень вала, заменяя весьма удобно палисады. Между двух огромных ракит, дуплистых, суковатых, обросших жёлтым лишайником, как шерстью, простиралась земляная насыпь почти в сажень высоты, с бастионами, контрэскарпами и даже подъёмным мостом. Мы все семеро могли поместиться, в случае крайней необходимости, внутри этой насыпи. Главное достоинство её в наших глазах составляло изобретённое Ильюшею и ископанное Пьером подземелье, в которое каждый из нас мог на животе влезть и спрятаться, съёжившись по-кошачьи. Ильюша называл это то пещерою, то потаённым ходом, то пороховым магазином. Хотя я сам скрёб лопатою своды этого таинственного подземелья и очень хорошо знал его размеры, но почему-то не мог вместе с братьями не верить самым искренним образом, будто этим ходом можно пролезть под всем садом до дома или до пруда, куда вообще будет необходимо в минуту опасности. Ильюша обещал даже докопаться до парников, чтобы ночью, когда все уснут, добывать арбузы. Сюда же собирались мы спасать папенькину шкатулку с деньгами и сундучок с столовым серебром, когда нападут на Александровку разбойники. В пороховом магазине этом пока лежали только наши ракитовые пики, тяжёлые мечи из полированной берёзы, да десятка четыре яблок, только что сбитых с дерева, официально носивших скромное название «падалиц».

Времена давно стояли мирные, и атаман наш приказал на всякий случай засеять валы и бастионы сахарным горохом, бобами и карличкою. Вследствие этого обстоятельства воинственная семибратка имела в настоящую минуту невинный вид высокой грядки. Так было хорошо прятаться в этой уютной ямке, закрытой от солнца, ветра и взоров густо вьющимися побегами гороха. Ильюша уверял нас, что припасов хватит на два месяца, даже если бы подвоз был совершенно отрезан, если бы неприятель держал нас в теснейшей блокаде. Кроме гороха и сорока яблок, он немало ещё рассчитывал на вишни, покрывавшие ров, и на молодую антоновскую яблонь, росшую так близко к крепости, что при маленьком ветре тяжёлые яблоки её, как бомбы, сыпались в наши укрепления и катались по крепостным рвам. Вылазку до этой яблони легко было произвести на глазах неприятеля, и Саша уже заранее напрашивался на честь подобной фуражировки.

В семибратке в настоящую минуту происходит торопливый и беспорядочный совет. Все чувствуют, что Пьер недаром так поспешил к клеткам, что он дремать не станет. Ильюша хотя и много лебезит, но в делах военной тактики его голос имеет мало веса, а нам атаман и подавно не доверяет. Всех тяготит смутное сознание, что Пьер не на нашей стороне, что без него неловко. Атаман сердится, чувствуя на себе одном ответственность за будущее, и не видя ни в ком существенной помощи.

— Вот что, ребята, — говорит он наконец, — набирай земляных камней и падалиц. Надо хорошенько запастись ядрами, чтобы не подпустить их до рва; мечи пока за пояс, а пики оставляй здесь. Марш, живее, при первой тревоге все в крепость. Кто опоздает, останется за мостом!

Саша, к величайшей своей досаде, должен остаться караульным в башне, то есть взлезть на один из толстых сучьев ракиты и высматривать окрестность. Атаман раздумывал, жуя горох. Остальные, как мыши, разбежались по куртинам сада, для чего-то пригибаясь, прислушиваясь, останавливаясь, подползая, словно всем им грозит непоправимая беда в случае нарушения предосторожностей.

Слава богу, нанесли целые подолы земляных комьев, полупрелых яблок и всякого метательного материала, без малейшей тревоги. Храбро смотрят друг на друга и весело хохочут сдержанным хохотом.

— Теперь милости просим! — говорит Костя, потрясая куском кирпича, который он по своему разбойническому обычаю намеревался пустить в ход вместо земли.