Дмитрий Дмитриев - Золотой век

Серебряков последовал за ней, дивясь ее отваге и неустрашимости.

Ночь на этот раз была мрачная, темная, в воздухе сильно парило и предвещало грозовую бурю.

Ночь была настолько темна, что Серебряков шел ощупью за Ольгой, а та ступала твердо и уверенно, было видно, что дорога ей хорошо известна.

— Дай руку, брат, ты идешь слишком медленно, а нам надо поспешить… скоро корабль отплывет от берега…

— Послушай, сестра, если капитан изменит и отдаст нас в руки наших врагов-турок, тогда что?

— Ты слишком мнителен, брат.

— Но ведь случиться это может.

— Да, может, но только тогда капитан должен проститься с жизнью.

— Неужели ты и его убьешь?

— За предательство возмездие получит он, — спокойно промолвила красавица.

Как ни быстро они шли к пристани, но все же их на дороге застала страшная грозовая буря.

Оглушительно загрохотал гром; молния прорезывала небо и ослепляла путников… Поднялся вихрь. Серебряков, редко видавший такую грозу, которая бывает только на юге, не мог не сробеть и не растеряться.

Только одна красавица Ольга осталась невозмутимо спокойна; она не шла, а скорее бежала, таща за руку бедного Серебрякова, который едва мог за ней успеть.

— Еще несколько шагов, мой брат, и мы у пристани. Не бойся вихря и грозы, это для нас хорошо — в такую непогодицу за нами не пошлют погони… Ну, вот и пристань, тут нас должна ждать лодка, — смело проговорила Ольга.

Она и Серебряков вошли на пристань.

Серебряков и его спутница увидали на пристани какого-то закутанного в плащ человека высокого роста.

Ольга подошла к нему и сказала несколько слов на непонятном для Серебрякова языке.

Незнакомец в плаще кивнул ей головою и молча показал рукою на небольшой ялик, который подбрасывали морские волны, как ореховую скорлупу; в ялике был один гребец, он причалил ялик к самой пристани.

— Садись, — проговорила Серебрякову Ольга, показывая на ялик; она сама легко в него вспрыгнула; рядом с ней поместился Серебряков. Незнакомец в плаще махнул рукою, и ялик быстро отчалил от пристани и понесся по морю.

— Кто это, ты знаешь? — спросил Серебряков у Ольги, показывая на оставшегося на пристани незнакомца в плаще.

— Это капитан того корабля, который повезет нас в Крым, — ответила ему молодая девушка.

— Почему же он не поехал с нами?

— Ялик мал и иг выдержит четверых… И к тому же у капитана есть какое-то дело… на пристани.

— Это ночью-то? — недоверчиво воскликнул Серебряков.

— Ты, кажется, мой брат, подозреваешь?

— Да, Ольга, несчастие научило меня быть осторожным.

— Ты и мне не доверяешь! — в этих словах молодой девушки слышна была обида, досада.

— Нет, нет, Ольга, тебе я доверяю. Если бы я не доверял тебе, то не решился бы с тобой бежать.

— Спасибо, брат!

Ялик скоро привез наших беглецов к большому кораблю.

Ночь была темная; страшно завывал ветер, и море обещало быть бурным. Ольга первая взобралась ловко по веревочной лестнице на корабль, за ней и Серебряков. На корабле их встретил какой-то старик моряк; он заговорил с Ольгой по-турецки и отвел им каюту, разделенную перегородкой на две половины; в одной поместилась Ольга, а в другой Серебряков.

Скоро прибыл на корабль и сам капитан; оказалось, он немного говорил по-русски, будучи англичанином.

Ольга заплатила ему за себя и за Серебрякова.

Капитан-англичанин, очевидно, остался доволен этой платой; он обещал нашим беглецам полную безопасность на своем корабле, а также — ускорить плавание корабля и по возможности скорее доставить Ольгу и Серебрякова в Крым.

Ранним утром, когда только что показался рассвет, корабль со спущенными парусами быстро поплыл.

Несмотря на бурную и непогодную ночь, утро было спокойное, теплое, тихое; море почти не колыхалось, и корабль несся плавно и быстро.

Прошло уже несколько дней, как корабль вышел из Босфора.

Серебряков и Ольга во время плавания вели однообразную жизнь; они ни с кем на корабле не знакомились и почти не выходили из своих кают; туда приносили им и еду, и питье.

Серебряков днем больше находился в каюте Ольги и проводил с ней время в разговорах. Он рассказал бывшей невольнице историю своей страдальческой жизни, рассказал с малейшими подробностями, ничего не скрывая.

Ольга с большим вниманием слушала его рассказ.

— Бедный, бедный брат мой! Сколько ты вытерпел, сколько перенес несчастья и горя… И все из-за любви… О, как должна быть счастлива эта девушка, которую ты так любишь, — выслушав со вниманием рассказ Серебрякова, промолвила Ольга.

— Нет, Ольга, моя любовь больше принесла княжне несчастья, чем счастья.

— А ты не сказал мне имя твоей невесты?

— Натальей ее звать… Ну, Ольга, теперь твоя очередь рассказывать, а мне слушать.

— Что же я стану говорить?

— Как что? ты давно обещала мне рассказать, как ты попала в гарем знатного турка, как с тобой там обходились.

— Тяжело вспоминать прошлое, мой брат; тяжело, находясь в несчастье, рассказывать про счастливую былую жизнь, — с глубоким вздохом промолвила молодая девушка.

— Родилась и выросла я, как уже сказала, в Киеве. Отец мой родом черногорец, но мать русская, она тоже уроженка Киева. Отец мой жил богато, денег у него было много, добра всякого тоже; хорошая была моя жизнь под крылышком любящей матери и отца. Отец и мать меня крепко любили, я одна была у них, и баловали меня, — если я чего захочу, то выполню, что б это мне ни стоило. Сладко пила я и ела в родительском доме. Одевали меня ровно княжну или боярышню родовитую, в шелке да в бархате ходила я. В шестнадцать лет уже я была невестой, и очень красивой; к тому же отец давал за мной хорошее приданое, поэтому от женихов отбою не было. Между ними я выбрала одного, сына боярина, Тимофеем звать его, по прозвищу Веницкий.

— Он поляк? — спросил у Ольги Серебряков, перебивая ее рассказ.

— Нет, нет, он из Малороссии родом и очень богатый. От моего приданого он отказался и хотел меня взять без ничего. Тимофей так меня любил, и я его тоже любила, и теперь люблю. Я была бы давно его женою, если бы не злодей Черноус; он, проклятый, разбил мое счастье, искалечил мою молодую жизнь. О, будь он проклят, изверг. Кляну его я проклятием страшным… только бы мне вернуться скорее в Киев, моим первым делом будет отомстить Черноусу… и жестока будет месть моя, — проговорив эти слова, Ольга смолкла и печально опустила свою красивую головку.

— Кто же этот Черноус? — спросил у ней Сергей Серебряков.

— Вдовый старик, важный сановник в Киеве, он тоже за меня сватался… мой отец же совсем было согласился с ним, да я воспротивилась, я не пошла за старого, постылого. Обругала его, насмеялась над ним… за это он, злодей, и отомстил мне, жестоко отомстил… Подкупил двух татар украсть меня… Любила я гулять по берегу Днепра; тут на меня и напали татары, набросили какое-то покрывало, закутали мне голову так, что я чуть не задохнулась. От испуга и неожиданности я лишилась чувств, и когда очнулась, то была уже далеко от родного дома. Меня везли по Днепру, в какой-то большой лодке; я хотела было кричать, звать на помощь, мне татары погрозили утопить, и я принуждена была смириться.