Дмитрий Дмитриев - Золотой век

Жестокосердый старик муж в течение нескольких лет, до самой смерти, морил там свою молодую жену, княгиню Евпраксию Ильинишну, приревновав ее к своему крепостному садовнику.

По словам старожилов казанской вотчины, садовник этот, по имени Иванушка, а по прозванию Кудряш, был красоты неописанной: статный, рослый, широкоплечий, богатырь богатырем, белолицый, румяный, волосы на голове — чесаный лен, взгляд орлиный, поступь молодецкая, а песню запоет своим звонким чистым голосом, так та песня в душу проникала.

Дивовался народ: в кого княжеский садовник Иванушка Кудряш уродиться мог? Уж вот пословица-то правдива: «Не в мать, не в отца, а в прохожего молодца».

Мудреного не было, что молодая княгиня променяла своего старого, жестокого ворчуна-мужа на красавца садовника.

Сказывали, горькими слезами обливаясь, выходила Евпраксия Ильинишна за старого немилого мужа; вишь, отец и мать, казанские бояре, к тому ее неволили.

И стала боярышня Евпраксия, княгиня молодая, со старым, немилым жить, кляня свою судьбу злосчастную, что погубила ее молодую жизнь девичью.

А тут Иванушка Кудряш подвернулся, полюбила его княгиня молодая и началась у ней жизнь новая.

Перестала княгиня Евпраксия плакаться на свою судьбу: долго ли любили они друг друга, но только про их любовь проведал как-то грозный князь Семен.

И что тут было! Что произошло… от одного воспоминания волос дыбом становится у старожилов княжеской усадьбы.

Что вынесла бедная княгиня Евпраксия! Какая мука, какое страдание обрушились на нее от жестокосердого мужа! И очутилась она в верхней горнице под замком.

Князь Семен Полянский убил бы жену, да боялся огласки и ответственности; осудил он ее на вечное заточение.

После суда над женою стал он судить и женина полюбовника, Иванушку Кудряша.

Несчастный садовник умер под плетьми… Его молодое, упругое тело буквально было рассечено на куски…

А какую пытку страшную перенес Иван Кудряш!..

Грозный князь Семен Полянский в изобретении сей пытки превзошел даже Малюту Скуратова.

Добивался князь узнать от своего крепостного соперника, давно ли он слюбился с княгинею молодой и кто в том помогал им?

Как ни люта была мука, все же Иванушка выдержал и ни единого слова не ответил, никого не оговорил; хоть хотелось грозному князю узнать, не было ли у него сводчиков, которые свели его с княгиней молодой и помогали их любовным свиданиям.

Некому было заступиться за несчастную княгиню Евпраксию, хоть ее отец с матерью и другие родичи знали, что князь Семен держит ее в заключении, также знали и за что он держит ее: вступиться за несчастную боялись, потому что князь Семен Полянский был знатен и богат, от всякой ответственности было ему чем откупиться.

Не один год прожила в заключении злополучная княгиня Евпраксия. Как скелет высохла она, выхода за дверь ей никогда не было.

Грозный муж приставил к ней глухонемую старуху, которая и прислуживала княгине.

Зачахла княгиня Евпраксия в злой неволе; перед смертью потребовала было к себе мужа, по-христиански хотела она с ним проститься, прощение себе испросить, но у князя Семена Полянского было ледяное сердце, и в предсмертный час некогда им любимой жены он не пришел к ней, не простил ее.

Отлетела страдающая душа княгини Евпраксии на суд Божий; в простой дощатый гроб, как холопку какую-нибудь, приказал князь Семен положить тело жены своей.

Приказал попу отпеть ее в той же горнице, где и умерла княгиня.

В самой отдаленной части сада, на берегу реки Волги, нашла себе вечное успокоение страдалица княгиня Евпраксия.

Простой деревянный крест поставлен был на ее могиле.

У князя Семена был единственный сын Алексей, отец князя Платона Алексеевича.

С своим сыном, который безвыездно жил в Москве, состоял на службе государевой, князь Семен не ладил.

Раздор между отцом и сыном произошел оттого, что как-то молодой князь Алексей, приехав к отцу в усадьбу, потребовал, чтобы он выпустил из заточения и отпустил княгиню с ним жить в Москву.

Князь Семен чуть не с проклятием обрушился на сына и выгнал его от себя, отрекшись от него.

Перед своею смертью князь Семен, минуя сына, отказал свою казанскую усадьбу своему внуку, князю Платону Алексеевичу.

Князь Платон Полянский, вступив в управление усадьбой, приказал заменить на могиле своей бабки простой деревянный крест мраморным мавзолеем с надписью: «Здесь погребена княгиня Евпраксия Полянская».

Разумеется, князю Платону Алексеевичу хорошо известна была несчастная судьба его бабки, но он старался скрывать это от других и, обрекая на заточение офицера Серебрякова в ту горницу, где некогда томилась его бабка, он ни единым словом не обмолвился о том перед своим приказчиком Ястребом, которого он послал управлять казанской вотчиной и быть тюремщиком бедняги Серебрякова.

А старику Ястребу была хорошо известна история с молодым садовником княгини Евпраксии.

— Егорушка, что я хочу у тебя спросить? — робким голосом обратилась Пелагея Степановна к своему старому мужу.

Старушка Пелагея Степановна, жена княжеского приказчика Егора Ястреба, недавно только с своей питомицей Танюшей прибыла к мужу в казанскую вотчину князя Полянского.

Пелагея Степановна и Танюша гостили в Москве в доме князя Платона Алексеевича.

Княжна Наташа никак не хотела расставаться с веселой и словоохотливой Танюшей, которую она, как уже сказали, почитала чуть не за свою подругу и поверяла ей все свои девичьи тайны.

— Ну, спрашивай.

— Да уж и право не знаю, как и спросить-то: боюсь, ты осердишься.

— А ты, старуха, не виляй, говори, что такое! — сурово промолвил жене Егор Ястреб.

— Видишь ли, Егорушка, в верхнем жилье княжеского дома есть горница отдельная, с окном за железною решеткою…

— Ну, ну?!

— Да ты не кричи, не пугай меня!.. Я, пожалуй, и замолчу.

— Нет, уж ежели начала говорить, то досказывай!

— Хочется мне, Егорушка, узнать, что в той горнице находится?.. И всегда она на замке.

— Узнать тебе хочется! — грозно крикнул на старуху Егор Ястреб.

— Очень любопытно.

— А знаешь ли ты, старая дура, что за это самое любопытство ты можешь на конюшню угодить, к конюхам в переделку?

— Ах, батюшки мои!.. Да что ты, Егорушка! Уж и на конюшню!.. Чай, я не холопка!..

— Ну и не барыня!..

— Да за что же, за что?.. Я только спросила.

— Не суй свой нос куда не надо!

— Уж и спросить нельзя, больно грозен!

— А знать-то тебе, старая, на что, на что?

— Так, из любопытства.

— Не в меру любопытна! Да ты слышала что али сама от себя мне такой вопрос задаешь?

— Люди говорят.

— Что? Что такое?

— Люди, мол, говорят.

— Да что говорят-то, глупая баба?