Дмитрий Дмитриев - Золотой век

— Так точно, не знаю, ваше сиятельство, может, он тоже попал в плен к мятежникам, его и семью разбойники увели с собой.

— Едва ли… Егор Ястреб живой не отдаст себя в руки пугачевцам. Я знаю его.

— Ну, может, где-нибудь укрылся в безопасном месте.

— Если он укрылся, то, наверное, придет ко мне в Москву. Егор Ястреб — примерный служака, честный и аккуратный, он непременно придет отдать мне отчет в своих действиях против мятежников. Но не в нем дело… меня, повторяю, сильно беспокоит офицер Серебряков. Что с ним? Где он?

— Всего вернее, ваше сиятельство, в плен попал к пугачевцам.

— О, это ужасно!.. А всего ужаснее то, что я причина несчастия Серебрякова. Если он останется в живых, то я готов дать ему удовлетворение, какое он хочет… Меня мучает неизвестность его участи.

— Можно узнать, ваше сиятельство, кое-что про господина Серебрякова, — несколько подумав, тихо проговорил старый камердинер.

— Скажи, Григорий Наумович, как, научи!

— Надо послать, ваше сиятельство, в стан Пугачева.

— Послать… Легко сказать… А кого?

— У меня, ваше сиятельство, есть один парень на примете.

— Кто такой? — быстро спросил князь Полянский у своего камердинера.

— Дворовый, ваше сиятельство, Мишка, по прозвищу «Труба».

— Истопник, что ли?

— Так точно-с. Смею доложить вашему сиятельству, — парень он испытанный, верный и честный и притом имеет непомерную силу.

— Мишка, кажется, твой родич?

— Так точно, ваше сиятельство, дальний.

— Ты в нем уверен?

— Как в себе самом, ваше сиятельство.

— Но как же его послать?… Да и пойдет ли он в шайку Пугачева?

— Помилуйте, как не пойти, ведь, смею доложить вашему сиятельству, Мишка парень смелый и смышленый.

— Что же, пошли его, Григорий Наумович, пусть все разузнает, все проведает.

— Ему надо притвориться, будто пришел на службу к Пугачеву.

— Да, да… иначе Мишка ничего не разведает; пусть он притворится беглым. Обещай, старик, ему мою милость. Если выполнит все аккуратно, вольную ему дам… Так и скажи.

— Слушаю, ваше сиятельство.

— Пришли ко мне Мишку, я сам с ним поговорю.

— Сейчас пришлю, ваше сиятельство.

Мишка-истопник, по прозванию «Труба», был на самом деле отважный и сметливый парень, к тому же он обладал большою силою. «Трубою» прозвали Мишку за его громкий и звонкий голос; прежде он служил в княжеских охотниках, но за какую-то небольшую провинность был разжалован в истопники. Старому камердинеру был Мишка сродни, но Григорий Наумович немногим отличал Мишку от других княжеских дворовых, не баловал его.

— Мишка, пошел к князю, — сурово проговорил Григорий Наумович своему родственнику.

— А зачем, не слыхал, дядюшка? — спросил у него Труба.

— Пошел, говорят тебе. Его сиятельство скажет, зачем ты надобен. Только укроти ты хоть маленько свою гортань. Не ори, помни, с кем будешь говорить! — наставительно промолвил Мишке старый камердинер.

— Я и сам не рад, дядюшка, что у меня такой голосина… Да что же поделаешь!

Что говорил князь Платон Алексеевич с Мишкой — осталось неизвестным не только для дворовых князя, но даже и для его семейных.

Этот разговор был только хорошо известен старому камердинеру князя.

На другой день Мишка Труба неожиданно куда-то исчез.

Дворовые говорили, что князь дал ему какое-то важное поручение, но какое — никто не знал.

Кто посмелее спрашивал у Григория Наумовича, куда девался Мишка Труба.

— А вам на что? Ишь пострелы, какие любопытные… Плети не хотите? — прикрикнул на дворовых старый камердинер.

Те больше уже не спрашивали у старика камердинера про Мишку, а скоро и совсем забыли, как будто его между ними никогда не было.

Сергей Серебряков, волей-неволей, стал секретарем пугачевского «министра» Чики (Зарубина).

На его обязанности было писать различные «приказы и указы» пугачевцам.

Чика пользовался огромным влиянием на Пугачева, который называл его своей правой рукой.

Чика обходился с Серебряковым хорошо.

— Полюбился ты мне, барин, а за что и сам не знаю… Вот я тебе и мирволю, и от петли я тебя спас… Благодетелем твоим хочу быть, а ты артачишься… Говорю, не брезгай Петром Федоровичем, ступай к нему на службу, в больших чинах будешь!.. — часто говаривал Чика своему секретарю.

На эти слова Серебряков отвечал обыкновенно презрительным молчанием.

Нечего говорить о том, как он тяготился своим положением и с нетерпением выжидал случая сбросить с себя это тяжелое бремя.

Единственным человеком, с которым Серебряков делился своим горем, был мужик Демьян.

Демьян привязался к Серебрякову, прислуживал ему и сообщал все новости, происходившие в стану пугачевцевмя-тежников.

— Слышал, барин, новость, аль нет? — как-то раз обратился Демьян к Серебрякову.

— Не слыхал, а что такое?..

— Как же, новость большая… Слышь, Пугачев-то жениться надумал.

— На ком?

— На казачке Устинье… Ну, уж, барин, и девка — орел, а не девка?.. Всем взяла: и ростом, и дородством, и красою писаной, и нравом своим — под стать Пугачеву. Настойчивая, своенравная, недаром Занозою прозвали.

— Ведь говорят, Пугачев-то женат…

— Так что же, для него закон не писан?.. И от живой жены женятся… Слышь, девку-то Устинью царицей приказывает называть, руку у ней целовать… тьфу! — при этих словах Демьян с презрением плюнул.

Он говорил правду.

Развращенному Пугачеву понравилась красивая казачка Устинья, и он хотел ее взять наложницей, но получил отпор. Устинья не такова была девка.

— Если я люба тебе, государь, то женись на мне! — бойко ответила Устинья Пугачеву на его изъявления в любви.

— Непристойно мне жениться на тебе, я — царь, а ты — простая казачка.

— Ну, так женись на царевне какой али на принцессе!

— Ты мне люба…

— Люба, так женись, засылай сватов к батюшке!..

— Ох, Устинья, и бой же ты девка! Жди завтра, к отцу твоему приеду!..

Отец Устиньи был отставной казак Петр Кузнецов.

На другой день Пугачев с своими «министрами» и с почетными казаками приехал в дом Кузнецова.

Самого Кузнецова не было дома.

Устинья не ждала такого быстрого приезда Пугачева и убежала в соседнюю горницу, чтобы принарядиться.

Но, по приказанию Пугачева, должна была выйти запросто, без «всякого наряда».

Сконфуженная девушка стояла, прислонившись к печке, пред многочисленным «собранием», и не успел ей еще никто и ничего сказать, как сам Пугачев вошел в двери и сел на лавку.

— Здорово, Устинья!..

Молодая девушка молча поклонилась Пугачеву.

— Что же ты молчишь?

— А что же мне говорить…

— К тебе счастье приплыло недуманно-йегаданно, а ты нос повесила! — упрекнул Пугачев свою невесту.

— Какое такое счастье?.. Что-то не видно его…