Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

– Но-о! – безжалостно вонзил он шпоры в конские бока и вскачь понесся к лагерю.

Рубанов, удивившись и забыв о непогоде, тоже пришпорил лошадь. «Меньше думать надо, от мыслей одно лишь беспокойство…» – Догнал друга у самых костров.

Лошади, прядая ушами и брызгая пеной с мундштуков, нервно и запаленно били копытами. Отдав вожжи коноводам, офицеры, будто ничего не случилось, прошли в командирскую палатку. Голицын доложил обстановку и сел к столу.

– Господин полковник, разрешите отлучиться, – приложил два пальца к виску Рубанов.

– Поешь сначала, – улыбнулся командир, уважительно глянув на ротмистра: «О солдате думает!» – Твой поручик докладывал о прибытии с фуражировки. Всё в порядке. И нам вот презент приподнес, – указал рукой на жарящегося на огне поросенка.

– Разрешите, Василий Михайлович, эскадрон наведаю, – стоял на своем ротмистр.

– Ну идите, только быстро, – сглонул слюну полковник, – а то мадера прокиснет, – водрузил на стол, радостно гогоча, грязную корзину с вином. – Хороший у тебя заместитель, заботливый. Заморим червячка, господа – и к цыганам, – разошелся он.

«Никогда наш командир не похудеет», – подумал, уходя из палатки, Рубанов.

Его эскадрон, разбившись на небольшие группки, ужинал у костров. Так же, как давеча пехота, гусары были одеты кто во что горазд – некоторые в рубахах, а другие накинули ментики или плащи.

Чтобы не уронить репутацию лихого рубаки и поднять боевой дух своих людей, Рубанов подходил к кострам, нарочито гремя шпорами и громко ругаясь. Увидев и услышав своего начальника, гусары заулыбались и начали вставать, чтобы поприветствовать командира.

Махнув рукой, Рубанов усадил их и отведал ужин из деревянной чашки, поданной каптенармусом.

– Прилично! – похвалил он дымящуюся кашу. – А главное, с куриной добавкой, – подмигнул заржавшим кавалеристам.

Горбоносый Алпатъев бежал к нему от офицерской палатки для доклада, загодя поднося два пальца к киверу.

– Молодец, молодец! – похвалил он поручика. – Славно расстарался, – похлопал по плечу зарумянившегося от удовольствия офицера.

– Аким Максимович, извольте отужинать с нами чем бог послал, – пригласил командира Алпатьев, скосив глаза в сторону цыганского табора.

– Извините, поручик, полковник ждет для важной беседы, – улыбнулся Рубанов.

Молодой офицер не смог остаться серьезным и ответил на улыбку, растянув детский еще рот от уха до уха.

– Надеюсь, поручик, скучать вы сегодня не будете? – уходя, засмеялся Рубанов, еще раз с любовью оглядывая свое отдыхающее воинство.

«Православное русское воинство! – с гордостью подумал он. – И какая разница – конница или пехота… – Пожал плечами, удивляясь, зачем вспылил на капитана. Тот даже в карты отказался играть. – Все мы русские люди, объединенные одной целью – выжить… И не просто выжить, а победить! И чем сильнее пружина сожмется, – вспомнил он горечь отступления, – тем сильнее ударит потом, разжавшись!»

Приблизительно в это же время дежурный штаб-офицер пропустил в «кабинет», роль которого выполняла маленькая беленая комнатушка в уютном домике под черепичной крышей, генерала Ромашова.

За столом сидел, устало вытянув ноги и подставив спину теплу, шедшему из камина, князь Багратион. Локтями он опирался на стол и, глядя на вошедшего узкими, тусклыми от постоянного недосыпания глазами, непроизвольно или, нервничая, сжимал и разжимал сухие крепкие кулаки.

– Ваше сиятельство, имею честь явиться…

Устало глядя на вошедшего, командующий молча указал рукой на свободный стул с мягким сиденьем и выгнутой спинкой.

– Садитесь, Владимир Платонович, – растягивая букву «р», гортанно произнес он, прерывая доклад Ромашова, и разгладил лицо сухими ладонями. – Как солдаты? Сыты, отдыхают? – но ответ не выслушал, снова перебив Ромашова, – другие мысли и заботы беспокоили князя. – Казачьи разъезды донесли, что неприятель рядом, – заскрипел зубами Багратион и медленно поднялся из-за стола, помахав вверх-вниз ладонью, предлагая генералу сидеть. – Михаил Илларионович, – запутался он в буквах «л», – собирается завтра отходить на новые позиции, – голос князя стал тверд и звонок. Убрав руки за спину, он размеренно ходил на небольшом свободном пространстве комнаты. – Вам, генерал, – опять усадил сделавшего попытку встать Ромашова, – надлежит назначить в своей бригаде арьергард из пехотного полка, артиллерийской батареи и эскадрона конницы. Объясните людям, что задание опасное, но героев ждут Георгиевские ленты, Владимиры с бантом, а вам, за удачную операцию – Владимир 2-й степени.

На этот раз он не сумел заставить Ромашова сидеть.

– В-а-а-аше сиятельство!.. – приложил руку к груди генерал. – Не извольте сомневаться, задержим врага. Так и передайте Кутузову… генерал Ромашов, мол, крови не пожалеет за государя императора! – Багратиону все же удалось усадить и заставить замолчать расчувствовавшегося Ромашева. – …Да я!.. – снова начал было генерал, но князь строго поглядел на него ясными уже глазами. Сна в них как не бывало.

– Соблаговолите дослушать! – недовольно продолжил он. – Арьергарду сражаться до вечера, затем отходить к мосту и после переправы взорвать его. Сражаться до вечера! Слышите? До ве-че-р-р-ра! – по слогам произнес он, округлив глаза и остановившись перед Ромашовым. – До вечера… – устало повторил и тяжело не столько сел, сколько рухнул в жалобно заскрипевшее кресло. – Свободны, генерал, – вызвал он штаб-офицера. – Не забудьте – последние взрывают мост!.. – не сказал, а скорее, прошептал командующий.

«Славно! Славно! – спешил в бригаду Ромашов. – Владимира 2-й степени высочайше пожалуют! – прикидывал место на мундире. – Вот славно-то, – высунувшись из коляски, сплюнул, чтоб не сглазить. – Быстрее, болван, ткнул в спину солдата-кучера».

У цыганских костров, освещавших сумрак ночи, разгоняя мрак и неизвестность в офицерских душах, плясали юные цыганки. Собрались здесь лишь свои, гусарские офицеры. Сунулся было артиллерийский капитан, базировавшийся на горе, но его посчитали слишком серым и скучным и отправили укреплять люнет.

У цыган оказалось много вина, которое они продавали втридорога. Офицеры платили не скупясь. Аким Рубанов, положив потертую ташку на колени, часто запускал в нее руку, представляя, что лезет за пазуху к молодой, красивой и гибкой цыганке в красной юбке, которая била в бубен, томно изгибаясь под тягучую музыку, и громко, с надрывом и будоражащей кровь хрипотцой, пела на непонятном языке близкую русскому человеку песню. Рубанов, вытащив мятые рубли, с трудом поднимался и одаривал женщин. Еще три цыганки грациозно скользили босыми ногами по ковру, брошенному на сырую землю. Два низкорослых толстых цыгана аккомпанировали им на гитаре и скрипке.