Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

– А я – Мари, папенька зовет меня просто Машенькой, – улыбнулась одними глазами и пригласила: – Садитесь рядом, здесь вам будет удобнее.

Расстроенный шпиц, клацая зубами, залез под диван, оставив снаружи задние лапки, чтобы не забывали о его присутствии.

Волна гнева ушла куда-то к потолку и там растворилась, растаяла, будто ее и не было. Дрожа ногами, Максим подошел и сел рядом с девочкой. На него пахнуло чем-то тонким и приятным. «От матери когда-то давно пахло точно так же», – вспомнил он.

Шпиц горестно заворчал.

– Молчи, Зизишка! – прикрикнула Мари. – А у меня нет мамы! Даже не помню ее…

«Бедненькая!» – пожалел Максим, разглядывая ее лицо, губы и барахтаясь в зеленых колодцах глаз…

– Вы не слушаете меня! – возмутилась девочка.

– Нет, что вы, сударыня! – важно произнес он, вспомнив, как обращался к ней лакей.

Несносная девчонка опять прыснула смехом.

– Моя нянька говорит, что много смеяться к слезам! – обиделся Максим, и тут они расхохотались вместе.

– Вы такой забавный! – сквозь смех произнесла она.

«Хорошо это или плохо, что забавный? – раздумывал он. – Раз смеется, наверное, хорошо!»

Шпиц, не выдержав одиночества, запрыгнул на диван и сел между ними, ревниво поглядывая на хозяйку.

– Мы так веселились на Рождество! – между тем рассказывала девочка. – Приехали гости, надарили столько подарков… Ряженые дворовые пели песни и поздравляли, а какая была парадная обедня, жалко, вы не видели, – глаза ее сощурились от приятных воспоминаний, и Максим снова залюбовался ими, а она, забывшись, все говорила: – На следующий день во дворе перед домом крестьяне водили хороводы, плясали, играли в игры, а мы с папенькой веселились и бросали им деньги, впереди ведь еще Новый год… Вот славно-то! – захлопала она в ладоши от избытка чувств, превратившись в маленькую девочку, какой и была на самом деле.

«Года на два или три моложе меня», – определил Максим.

– А на Новый год непременно стану гадать, – захлебывалась словами Мари, выплескивая свои мысли и эмоции, рассказывая уже не гостю, а себе. – Я умею, правда-правда. И по зеркалу, и по воску, и других гаданий много знаю.

– А на кого хотите гадать? На жениха?!

– Фу! Вот еще! На жениха… нужен он мне. – А глаза ее так и сияли.

«Ясно, на жениха!» – с каким-то неизвестным доселе чувством то ли досады, то ли ревности подумал Максим, и зависть прокралась в его сердце и сжала его. Зависть к будущему богатому красавцу, который поведет под венец девушку с белокурыми душистыми волосами и прекрасными зелеными глазами. Сам не зная отчего, он расстроился: «Тьфу, ты! Лезет же дурь в башку».

Стук в дверь и противный голос камердинера прервал рассказ Мари, гладкий чистый лоб ее недовольно нахмурился.

– Кто там еще? – другим, капризным голосом произнесла она и сразу стала какой-то отстраненной, далекой и чужой.

– За мной, наверное, пришли, – предположил Максим.

– Наверное, – подбежала к столу, открыла небольшой ларчик и что-то достала оттуда. – А это мой святочный подарок. – Встав на цыпочки, надела ему на шею тонкую золотую цепочку с маленьким золотым крестиком.

Максим зарделся от счастья, когда тонкие руки обхватили шею и он уловил запах волос и весь ее детский запах чистоты и свежести.

– Мари, – строго произнесла вошедшая вслед за камердинером немка, поднося к глазу лорнет. – Фрейлейн Мари, так не следовайт вести себя…

– А мне нечего подарить тебе, – не слушая гувернантку, расстроено произнес Максим. – Только вот это!.. – Наклонившись к девочке, он неловко дотронулся губами до ее щеки, ощутив душистую нежность кожи, и увидел совсем рядом широко распахнутые, удивленные глаза.

– Ви что делайт?! – взвизгнула немка, с ненавистью глядя на Максима. – Убирайтесь вон! А ви есть взрослый девушка, – сбавила она тон, обращаясь к своей воспитаннице.

Камердинер, грубо схватив Максима за руку, потащил к двери. На секунду он обернулся и увидел потрясенные глаза и хрупкую фигурку Мари, безмолвно прижавшей ладонь к щеке, к тому месту, где он поцеловал…

Полозья саней поскрипывали по снегу. Проспавшийся Агафон, виновато покряхтывая, нашел какую-то одному ему известную точку на лошадином крупе и не сводил с нее глаз. Барыня, поругав для приличия сына, думала о генерале, с удовольствием вспоминая, что он не рассердился, а лишь рассмеялся, когда фрау Минцель пришла жаловаться на поведение Максима: «Из мальчишки получится настоящий гусар!» – ответил он ей. «Какой все-таки душка Владимир Платонович! Кажется, он влюбился в меня, поэтому и сына не стал ругать, – млела Ольга Николаевна, любуясь на белую равнину занесенной снегом реки. – Отказываться от приглашения не стоит, непременно поеду в Ромашовку на Новый год… И как откажешься, коли приняла святочные подарки? – Потрогала сверток с туфлями и платьем. - Вот славно бы было, ежели Максимка на его дочке женился, но это несбыточно, конечно, – мечтала она. – Но какой дом! Какое поместье!.. Ах, если бы…»

– Максимушка, душа моя! Тебе понравилась Машенька?

В наступившей темноте она не могла заметить, как покраснел ее сын и с какой нежностью погладил маленький золотой крестик. Он сделал вид, что не расслышал, и мечтательно глядел в горние выси, на голубые точечки звезд, вспоминая глубокие как небо глаза и вновь переживая последние минуты их встречи.

Ольга Николаевна, поставив два четырехсвечных канделябра перед зеркалом в спальне, сняла рубашку и разглядывала себя. «Полновата, конечно. – Щурила глаза. – Но и он не юноша. Ноги стройные… – Подняла попеременно то одну, то другую. – Бедра тяжеловаты, но в его годы мужчинам нравятся именно такие… – Повернулась перед зеркалом, стараясь увидеть себя со спины. – Ягодицы так и вздрагивают, очень хороши. Талия тоже есть, хоть и не как у девчонки. Но зато груди… – Подняла их руками – крепкие и большие! То-то он всё локтем их задевал… Волосы тоже хороши. Густые! Везде еще хороша…»

– Акулька! Спать завалилась, лентяйка? Тащи еще одно зеркало… Гадать стану!

«Совсем сбрендила на старости лет!» – пошла за зеркалом сонная девка.

Максим лежал с открытыми глазами и опять вдыхал запах чистоты и свежести, мысленно ласкал пальцами ее волосы и в который уже раз представлял ее зеленые глаза… Сердце его счастливо сжималось. Он поцеловал золотой крестик, повернулся на бок и закрыл глаза, слушая, как холодный ветер стучит по крыше и что-то катает, как неприкаянно хлопает где-то недалеко от его комнаты оторванная ставня, а в печи уютно гудит домовой…

«Забавный мальчик, – вспоминала, лежа в постели, Мари. – И чего так разозлилась фрау Минцель? Подумаешь, поцеловал в щеку,– хихикнула она, неожиданно для себя покраснев… – Вот дурачок! Симпатичный, только слишком белобрысый. Отчего у него волос не темный? Ему бы больше пошло… Самое в нем лучшее – это родинка в углу рта. Вот она его украшает. И небольшие ямочки на щеках, когда улыбается… А так – обыкновенный мальчишка. Да одет ко всему очень просто…» – засыпая, думала она.