Алесь Пашкевич - Сімъ побѣдиши

— Ну?

— Только женщин требует. Новых. А тут же секретный объект… Профессор жаловался, что его медичек дед уже заюзгал…

— Это не болезнь! — улыбнулся Мороз, разгладил усы и спросил серьезно: — А есть какие-то осложнения?

— Нет, товарищ президент, не выявлено.

— Так что же вы ему тут сделали? Не на клизмах же он помолодел?!

— Нет... Тут целая программа. Ему… это… пуповину восстановили… и в плаценту, как в материнский живот…

— Иван Владимирович, — мягко промурлыкал Жокей (любил в присутствии высоких лиц так назвать президента, подчеркивая свою близость к нему и козыряя тем), — я сильно извиняюсь, что перебиваю, но, может, стоит позвать самого профессора? Он бы поведал обо всем более детально…

— Да, правильно, давай!..

Старый профессор вначале чуть не обмер от неожиданности, но потом оклемался и выглядел уверенно:

— Опыты базируются на основе медико-физических, невропсихологических и биометральных факторов…

— Стоп-стоп, — замахал руками президент. — Не гони свою пургу! Ты можешь просто и по-человечески объяснить, как деда омолодил?

— Да-да, простите, сейчас… — профессор достал носовой платок, вытер вспотевший лоб и продолжил: — Человек начинает стареть с того времени, как рождается. Мир — это данная Всевышним и испорченная человечеством плацента… Вот мы и попробовали возвратиться к первичности, к материнскому, так сказать, лону. Создали искусственную плаценту и поместили в нее пожилого пациента. Все термальные и прочие жизненно необходимые процессы контролировали автоматически. Пациент спал, а за период сеанса тело очищалось и аккумулировало запасенную энергию. Омолаживалось…

— А как он дышал?

— Так же, как и в животе матери, только, разумеется, искусственно…

— А что ел в том вашем пузыре?

— Необходимые витамины и питание подавались в плаценту… или, по-вашему, пузырь, через…

— Да знаю я эту плаценту не меньше вашего! — перебил президент профессора. — Мы с ветеринарами их последами называли…

Все уставились на профессора, но тот был сбит сравнением. Он помолчал, собрался с духом и продолжил:

— Человеческий пуп есть тайна, своеобразное соединение с миром. Через него, после специальных операций, мы и подводим необходимые пути питания и отбора отходов. Повторюсь, метод очень простой и естественный. Он повторяет то же, что делается в материнском лоне с ребенком. И термин, как понимаете, мы запрограммировали тот же…

— Ну а потом, через девять месяцев… что? — президент оживился.

— Все… — не понял профессор. — Останавливаем сеанс.

— И пуповину режете?

— Ну да, можно и так сказать. Соответствующие пути хирургически удаляются...

Вопросов больше не было. Почмокав, Мороз неожиданно предложил:

— А давай, профессор, мы и тебя омолодим. Голова, вижу, умная, а то еще кевкнешься, и медицина наша обеднеет!

Профессор неловко улыбнулся, а Бадакин вскочил и залепетал:

— Товарищ президент, ваша воля — закон, но прошу простить и понять… Сеанс чрезвычайно затратный в плане финансирования… Я бы сказал — мегазатратный…

— Понял… — вздохнул Мороз, снова чмокнул и приказал: — Покажите мне уже своего деда!

Пациента привел сам Бадакин. Дедом назвать его мог разве что младенец: выглядел он подтянуто и бодро. Увидев президента, обрадовался и чуть не бросился обниматься:

— Ива-ан Влади-имирыч, здрасте, ты ли это?

— Ну-ну, остынь! — буркнул на него Бадакин, но Мороз только улыбнулся:

— Ничего-ничего... Так как, мужик, ты себя чувствуешь?

— Жаловаться не на что...

— А мне доложили, что к девкам не пускают.

— Ну... енто можно и поправить.

Президент приблизился к пациенту, заглянул в глаза, похлопал по плечу и подытожил:

— Хорош, мать твою! — И через паузу: — Мне сказали, что ты мой земеля. И правда, из-под Лук?

— Ну а откуда ж?..

— А чем занимаешься?

— Теперя ничем… В энтой санатории отдыхаю. Спасибо вам и дохторам — и накормлен, и одет, и заботы нет!

— А до «санатории»?

— Так это... конюхом. Пасу, кормлю, а летом за бабу на весовой сижу...

— А не тяжело в таких годах за лошадьми бегать?

— Что вы, Владимирыч! До санатории, не сбрешу, не мог уже, думал бросать. А теперя вылюднел так, что и галопом совладаю!..

— Слышал, Жокей? — Мороз повернулся к помощнику. — Еще один наездник в нашем эскадроне! — довольно улыбнулся и хлопнул в ладоши, что означало — кончай базар, айда домой...

И снова он ночь не спал. А может, и спал, но вместо снов в голове крутились лабораторные ролики: плацента с мутной жидкостью, человек в ней... Точь-в-точь малое дитя в утробе роженицы. Только наружу какие-то шланги тянутся, а над ними десятки аппаратов, мониторов, ламп...

Только на третий день, изможденный размышлениями и нездоровьем, президент решился:

— Ну что, конюхи мои верные, готовьте свои плаценты. Была не была — буду омолаживаться! — Он оглядел вытянувшихся Жокея и Бадакина, повернулся к последнему и, прибавляя в голос грозности, спросил:

— А ты что это ко мне без лампасов приперся?!

Бадакин тихо выдавил:

— Товарищ президент, полковнику лампасы... не положены.

— А почему — полковнику? Жокей, галопом тебя по европам! Готовь мой указ о присвоении ему генерала! И назначаю Бадакина председателем Службы государственной безопасности. Смотрите только, чтобы за девять месяцев тут херни какой не напороли, а то шкуру спущу!.. — Помолчал, снова придирчиво осмотрел подчиненных и окончил уже более ласково: — Подумайте, чтобы за это время я из телевизора не вылезал... Монтаж там какой сделайте, ну… как я принимаю одного, второго, документы подписываю, вас, лентяев, гоняю. Подключите Федоренкина, он знает, что и как. Ясно?

— Так точно! — в один голос гаркнули помощник и службист.

— Ну вот и славно… Не побейтесь только, кто моей повитухой будет, плацента-шмацента...

Народ затушил пожары, отстраивал сожженные лачуги, пил водку и смотрел телевизор.

Администрацию президента начал доставать премьер Сысанков, он рвался к президенту с какими-то неотложными заботами, пока его семиэтажно не обложил и не выгнал Жокей. Премьер надломился, засел на даче и тоже запил.

И вот — звонок председателя Службы госбезопасности:

— Товарищ Жокей, срок сеанса закончен. Будем останавливать?

— А какие другие предложения?

— Не понял...

— Понимаешь ты все не меньше моего, — обрезал его Жокей. Сладким было для него — по сути, руководителя государства — это время; разные кощунственные мысли в голову лезли, но боялся он их, отгонял: кто знает, чем они аукнутся... Да и, зная норов хозяина, не мог не думать о том, что без чьей-то подстраховки не полез бы тот в плаценту... — Конечно, заканчивай!

Жокей покосился на портрет президента, заказал себе кофе, выпил без удовольствия и заспешил в лабораторию.