Сономын Удвал - Великая судьба

— Это я со скуки, Бого. Но ты не сердись, я брошу. Вот сейчас же и брошу. Ох-хо-хо! Спел бы ты мне, что ли?

— Вот еще! Нет, я от вас не отстану. Беззаботным каким-то вы стали, вот что!

— Знаешь, Бого, забот у меня как раз хватает, они-то мне покоя и не дают.

— Это правда? Ну ладно, сегодня, уж так и быть, пейте ее, проклятую. Но если еще хоть раз напьетесь... — Того замолк, уселся на пол и закурил. Когда верпулся Дорж, Максаржав и Того сидели и разговаривали как ни в чем не бывало.

— Старик бурят говорит, что ни табун, ни бандитов еще не нашли, — доложил Дорж. — Русские запросили начальство, как быть с нами.

— Ну и ладно, — рассеянно откликнулся Максаржав.

Когда же вечером два солдата принесли им ужин, Максаржав встал и твердо заявил:

— Мы отказываемся есть. Водку тоже унесите. Почему нас так долго здесь задерживают? Позовите командира.

Он переоделся в свое лучшее платье. Пришел начальник с переводчиком.

— Вам не нравится еда? — спросил начальник. — В таком случае извините. Что же касается ваших коней, то они отъелись неплохо.

— Разве мы приехали к вам спасаться от голода и коней привели с собой из-за бескормицы? Мы возвращаемся. Если вы решили поссориться с нами, давайте ссориться, если же нет, отпустите нас добром. По должности я заместитель министра центрального правительства — неважно, большой страны или малой, — я назначен командующим и управляющим Западного края. Если вы намерены вести со мной переговоры, то пусть и с вашей стороны будет человек подобного же ранга, с вами я вести переговоры не буду, досыта уже здесь нагостился. Мы должны немедленно возвратиться. Если вы нас не отпустите, нам придется помериться силой.

— Мы не будем применять к вам силу. Наш царь и ваш хан до сих пор жили в дружбе и согласии. И мы хотим того же.

— За провиант мы вам платить не будем. Плату требуйте с бандитов. Очень приятно было погостить у вас. Если доведется побывать в гостях у вас еще раз, охрану приставлять не обязательно. И к нам в гости милости просим.

Цирики оседлали коней, и вскоре отряд уже скакал в сторону границы.

Начальник пограничной заставы задумчиво смотрел им вслед.

— Ну что ж, пусть едут. А командир у них стоящий, серьезный человек.

— Ваше благородие, наши их немного пощипали.

— Как это?

— Да тут безобразие допустили.

— Это нехорошо...

Через несколько дней Максаржав вновь появился в русском погранотряде и, подъехав в фельдфебелю, которого встретил первым, наклонился с коня, схватил его за пояс и приподнял.

— Это ваши люди отобрали у моих цириков оружие и коней? Если сейчас же все не вернете, кишки выпущу.

Сбежались солдаты, зашумели:

— Сейчас, сейчас!

И действительно, тотчас же были вынесены несколько винтовок, а вскоре привели и коней. Максаржав с силой швырнул фельдфебеля на землю и, приказав приехавшим с ним цирикам забрать винтовки и коней, снова увел отряд через границу.

Максаржав возвращался в родные края. Манлай-Батор Дамдинсурэн, соскучившийся по родному хошуну и своей семье, уехал к себе сразу же вскоре после взятия Кобдо. А Того, сопровождавшего Максаржава, одолевала тоска. «Никто меня не ждет дома. О Гунчинхорло лучше и не думать. Да только разве могу я о ней не думать! Где она, что с ней? Увидеть бы ее живой хоть когда-нибудь...»

Как только до родного кочевья Максаржава дошло послание, в котором он сообщал, что возвращается, поднялся невероятный переполох — герою готовилась торжественная встреча.

Га-гун был вне себя от радости.

— Вот уж не думал, что Максаржав удостоится такого высокого звания, — сказал он жене.

Цэвэгмид с гордостью сообщила детям, что их отец стал батором.

— Как же нам теперь быть? — волновалась она.

— О чем ты, мама? — спросил ее сынишка Сандуйсурэн.

— Да вот белого войлока-то где возьмем?

— Ну, не найдем — пусть юрта останется такой, как была.

— Белый войлок нужен обязательно. Если хозяин возвращается после долгой отлучки, а родные не покроют юрту белым войлоком, жди беды. Да и что люди скажут!

Дети по простоте душевной ни о чем, конечно, не заботились, они соскучились не отцу и радовались его приезду. В отсутствие отца старший сын всячески помогал матери, понимая, что он остался в доме за хозяина. Цэвэгмид даже не знала, с какой стороны ждать мужа и с кем он приедет.

Она часто подолгу простаивала возле юрты, вглядываясь вдаль: то на юг, то на запад, то на восток, — все надеялась увидеть знакомую фигуру. Иногда ее охватывало отчаяние: а вдруг он не приедет, вдруг что-то случилось.

Истосковавшаяся в ожидании, женщина все эти годы молила богов, чтобы отец ее детей остался на войне цел и невредим. «Да не оставят его боги своим покровительством! Подумать только, каково ему там приходится: как под градом, ходит он под пулями неприятельскими. Сохрани и помилуй его, милосердный боже! Говорят, что у него теперь большая власть и он даже наказывает плетьми и бандзой важных людей. Пусть уж они на него не гневаются. Как там у него с одеждой? Некому ведь о нем позаботиться...» Тяжкие думы не оставляли Цэвэгмид. Куда бы ни шла она — за водой ли, за дровами ли, — все оглядывалась, не покажется ли тот, кого она так ждала.

Как-то в их юрту заглянула мать Максаржава.

— Мамаша, — обратилась к ней Цэвэгмид, — говорят, что наш Максаржав наказывает плетью даже больших нойонов. Ну может ли быть такое?

— Чего ж тут удивляться, ведь он стал государственным человеком. Вот вернется сынок домой, тогда и отдохнет от больших забот.

— Да вряд ли... Не такой он человек, чтобы отдыхать.

— Ты, дочка, не волнуйся, спи спокойно. Раз подал весточку, обязательно приедет. А твои бессонные ночи все равно ему не помогут.

— Да я сплю, мамаша. Сын вот только совсем измаялся. Вам не холодно, может, затопить? Постойте-ка, что это вдруг собаки залаяли? — Цэвэгмид глянула на улицу — мимо проскакал человек, за ним еще какие-то нарядно одетые люди. «Уж не встречать ли какого важного гостя отправились? — подумала она. — А я вот уж сколько дней мужа жду, и все напрасно. Мясо трижды размораживала и трижды замораживала снова. Видно, и сегодня не приедет... Может, опять разморозить мясо-то?» Цэвэгмид взяла хранившийся на холоде кусок мяса и внесла в юрту. Затем разложила на большом блюде разную снедь и поставила на столик в северной части юрты.

— Я вот тут еды наготовила, спешила, пока не вернутся овцы с пастбища, сварила мясо, как он любит... — прошептала она.

Она еще раз тщательно подмела вокруг юрты, переоделась в нарядный дэли, заставила детей хорошенько вымыться и тоже переодеться.

— Отец не любит, когда мы в будние дни наряжаемся, — заметил Сандуйсурэн. — Пусть младшие просто наденут новые гутулы.