Сономын Удвал - Великая судьба

Едва смолкла музыка, барон торопливо встал и вышел, даже не поклонившись богдо. Тот по-прежнему сидел неподвижно. После того как Вышли ламы и нойоны, Максаржав тоже двинулся к двери, по тут его окликнули, и он вернулся.

Он осведомился о драгоценном здоровье богдо и сел, ожидая приказаний. Богдо, продолжая перебирать четки, произнес:

— Ты должен искупить свои грехи перед богами и помочь барону во имя блага Монголии. Мы назначаем тебя главнокомандующим.

«Не могу я служить у белых. Я сражался с белогвардейцами и знаю, что они такие же враги Монголии, как и гамины, — чуть было не вырвалось у Максаржава, но он сдержался и промолчал. — Богдо не может считать врагом барона, спасшего его от китайцев».

Он понял, что аудиенция окончена.

«Итак, властитель не сказал мне: будь осторожен с бароном,, но соизволил напомнить: счастье твое, что живым ушел от гаминов. Я, как верный пес, служил ему, служил своей родине и буду верен своему долгу до самой смерти. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Я буду защищать свою родину, биться с ее врагами, не щадя своей жизни, а когда увижу, что она в падежных руках, тогда и умереть не страшно. А в своих грехах я ничуть не раскаиваюсь», — говорил себе Максаржав по дороге домой.

И слова, и мелодии песен, что пели сегодня у богдо, были совсем иными, чем прежде. Если во дворце богдо никто не запрещает петь эти легкомысленные песни — это значит, очевидно, что все устали от войн и потрясений, что вообще жизнь в стране утратила порядок...

«Ты должен помочь барону во имя блага Монголии», — снова и снова звучал в его ушах голос властителя. «Помочь... но как? — спрашивал себя Максаржав. — А может, мне лучше вернуться на родину и остаться там? Надо посоветоваться с партийными товарищами, узнать, что думает об этом Сухэ-Батор».

Он решил найти Жава и поговорить с ним обо всем. Когда Максаржав вернулся домой, его встретил улыбающийся Того.

— Пока существует солнцеликий и вечный владыка богдо-хан, — сказал он, — с нами не случится ничего плохого. Мы можем спокойно молиться, а враг исчезнет сам по себе.

— Если бы враг исчезал сам по себе, нам бы с тобой, Того, не надо было воевать. Лежали бы здесь да молились с утра до ночи...

— Ма-ван, не обращайте внимания на мою шутку, ваш ничтожный брат несет вздор, чтобы услышать от вас мудрые речи.

Максаржав тоже улыбнулся.

— Знаешь, что в жизни самое лучшее? Для совместного похода — товарищ, для охоты на хищника — смелый человек рядом.

Вскоре барон Унгерн вызвал к себе Максаржава. Миновав караул, он вошел в кабинет, где сидели Унгерн, русский офицер и переводчик.

Как только Максаржав вошел, барон встал ему навстречу и приветствовал как старого знакомого. Пригласил сесть. «Окажу я ему уважение или нет — он в моих руках, — подумал барон. — Ведь это я спас ему жизнь, вырвав у гаминов». И он бросил на Максаржава высокомерный, даже чуть-чуть презрительный взгляд. Максаржав предвидел это.

Когда Унгерн сказал богдо о том, что ему нужен человек, который мог бы встать во главе монгольской армии, богдо но раздумывая назвал имя Максаржава, ибо знал, что монгольские цирики пойдут только за ним.

Барон еще не успел начать беседу, как с улицы донеслись громкие голоса, резко распахнулась дверь и в комнату с криком ворвался молодой русский офицер с пистолетом в руке. Он с ’ бранью накинулся на Максаржава.

— Он говорит, что вы в Западном крае в сражении с армией русского царя убили его старшего брата, и требует вас к ответу, — сказал переводчик.

— Я не могу считать себя виновным, — спокойно возразил Максаржав, — так как выполнял свой воинский долг. Я не считаю себя виновным в том, что, будучи военным, в соответствии с приказом богдо-хана сражался на поле боя. А как вы понимаете воинскую дисциплину? — спросил он, обращаясь к барону.

— Четырнадцать суток ареста этому офицеру! — приказал барон. — Как ты смеешь врываться сюда и нарушать порядок! Убирайся! — гневно крикнул он, и офицер, а потом и вбежавшие за ним солдаты мгновенно выскочили вон.

Наблюдая за этой картиной, Максаржав думал: «Я вот тоже вспыльчив, могу в сердцах причинить зло, по потом душа ноет... Плохо это...»

— Говорят, гамины, считая вас и Манлай-вана Дамдинсурэна сторонниками красных, подвергали вас жестоким пыткам? — Барон взглянул на Максаржава, но тот молча курил трубку. «Да, нас оклеветали и в самом деле мучили в тюрьме.

Я остался жив лишь благодаря вашему появлению» — хотел было сказать он, по промолчал.

Унгерн в ярости бухнул кулаком по столу.

— Ты думаешь, благодаря кому ты остался в живых? — заорал он.

«Да он сумасшедший, что ли? Долго был в изгнании, скитался, может, и в самом деле болен? Такой вспыльчивый человек...

В гневе он и убить, пожалуй, может», — подумал Максаржав и оглянулся, отыскивая, куда бы выбить золу из трубки. Барон пододвинул ему пепельницу. Видимо, гнев его прошел. «Этот монгол не двинется с места, хоть убей его! Он везде чувствует себя как дома, — недовольно подумал барон. — Ну ничего, я заставлю тебя ползать на коленях».

Разговор не вязался, и Максаржав решил уходить. Барону хотелось знать, собирается ли полководец отдать ему цириков и копей, и, когда тот уже стоял в дверях, спросил:

— Надеюсь, вы наденете форму генерала нашей армии? Не смотрите на то, что я ношу монгольский дэли. Мы оденем и вас, и всех ваших цириков в нашу форму.

Максаржав, ничего не ответив, вышел. «Было бы ошибкой отдать им армию. Гамины и белогвардейцы никогда не примирятся, ну и пусть сражаются друг с другом, теряют силы. Но вот оружие у них взять не мешает, его у нас мало».

А барон Унгерн, оставшись один, размышлял: «Максаржав был арестован китайцами и, конечно, охотно будет сражаться против них. А за Максаржавом пойдут и монгольские цирики. Богдо указал мне нужного человека!»

Когда-то один из приближенных богдо сказал: «Впустив белых, мы с их помощью избавимся от гаминов». Но Максаржав думал иначе. «Ведь белые — такие же заклятые враги монголов, как и гамины. Неужели же рок судил мне помогать врагам?» — сокрушался он. — Вместе с белогвардейцами мы прогнали гаминов, но сможем ли мы потом своими силами уничтожить белых? А что, если за ними придут японцы или американцы? Как быть тогда? Очевидно, нам поможет только Советская Россия. Сухэ-Батор давно предвидел это».

Максаржав был известен как человек скрытный, в этом он, пожалуй, не уступал самому богдо. Барон Унгерн, понимая, что поставить такого человека во главе армии опасно, не спешил с приказом о назначении Максаржава командующим. И не только барон побаивался Максаржава, многие прокитайски настроенные сторонники шанзотбы Бадамдоржа использовали любую возможность, чтобы отдалить его от богдо.