Сэмюэл Блэк - Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

— Да, вероятно, ты прав, — он глянул в окно на затененный газон. — Однако пора бы уже ему вернуться.

— Может, нашел вторую?

Отец рассмеялся. Его лицо разгладилось:

— Или даже третью, зная Джованни… Да-да… я уверен, ты прав, Чезаре. Ты идешь на консисторию?

— Безусловно, отец.

Время ползет как черепаха. Секунды подобны часам. Минуты — дням. Консистория — Вечерня — Вечерняя молитва. Тени в саду сокращались и исчезали. Вновь появились, удлинились. Растаяли в ночной тьме.

Лицо отца нервно подергивалось. С каждым часом все сильнее. Сплетенные руки обхватили колено.

Слуги Джованни призывались ежечасно. Мой брат еще не появился.

— Что-то случилось. Это ненормально. Он не мог бы…

— Такое с ним уже бывало, — напомнил я. — Джованни забывает, что люди могут переживать за него. Он слишком беспечен.

— Я понимаю, понимаю… ты прав, — кивнув, сказал отец. — Однако… у Хуана есть враги. Что, если его…

— Мы можем приказать начать поиски в городе.

Он воззрился на меня, широко раскрыв глаза. Ему хотелось, чтобы именно я сделал такое предложение. Хотелось, чтобы кто-то поддержал его страхи.

— Не думаешь ли ты…

— Нет. Но уже смеркается. Береженого бог бережет.

Он кивнул, потупив глаза. Отдал приказ об организации в городе поисков.

Мы ужинали в кабинете отца. Он не притронулся к еде. Мерил шагами комнату.

— Если он мертв… — произнес он.

Я невозмутимо продолжал есть. Молчал. Если мой брат мертв… я займу его место.

После ухода отца я подошел к открытому окну. Мой взгляд попытался охватить наш безбрежный незримый мир. Все небесные звезды. Все лежащие под ними земли. Все они ожидают завоевания.

Я вдохнул прохладный воздух. Вздрогнул от переполнявшего меня желания.

Спокойствие. Терпение. Победа близка.

16 июня 1497 года

Я шел рядом с открытыми похоронными дрогами. Глаза моего брата закрыты. В мерцающем факельном свете его лицо кажется злорадно улыбающимся. Люди, взглядывая на него, испуганно бормотали: «Можно подумать, что он лишь уснул».

Я пригляделся к его лицу — как глядят в зеркало. Гробовщик потрудился на славу. Бородка аккуратно подрезана. Волосы тщательно уложены. Перерезанная глотка зашита, шрам скрылся под гримом.

Мусорщики нашли его труп у реки. Полностью одетый. С кошелем, полным денег. Не повезло Джованни. Однако нам всем приходится чем-то жертвовать во благо семьи.

Отец проплакал целый день. Стенал и колотил в двери комнаты. Сейчас он шествовал во главе процессии.

За мной шла моя мать. За ней следовала моя сестра Лукреция.

Мы проходили вдоль берега Тибра. Воздух звенел от комариного писка над низкой и грязной рекой. Гирлянда из двух сотен факелов отражалась в ее водах. Темных. Мерцающих.

Ветерок доносил отдаленные крики. Опрашивали свидетелей. Допрашивали подозреваемых. Весь город обшарили в поисках убийц Джованни.

Мы вошли в церковь. Неф заполнила людская толпа. Ритуал торжествен, скучен и долог. Навевал воспоминания о детстве.

Запах ладана. Зловоние смерти.

Рыдания отца. Молитвы матери. Дрожь Лукреции.

Я пристально наблюдал за лицом Джованни. Мне все казалось, что он вот-вот зевнет от скуки.

22 июня 1497 года

Мы закончили трапезу. Я отпустил слуг. Взгляд отца прикован к столу. Я откашлялся, прочищая горло:

— Отец, мне…

Он прерывает меня. Его голос резок. Бесстрастен.

— Я прекратил расследование, — сказал он. — Мне известно, кто убил твоего брата.

Он пристально глянул на меня. Я не отвел взгляда:

— О, правда?

— Да. Виноваты Орсини, — сообщил он, переводя взгляд на стол. — Они ненавидят нас с тех пор, как Вирджинио умер в нашей темнице. Они обвиняли в этом меня. А твой брат, конечно, атаковал их замки — пусть пока и безуспешно. Это их вендетта.

— А вы не хотите привлечь их к суду?

— Я хочу МЕСТИ! Но она может подождать. Сейчас неподходящее время. Когда мы станем сильнее, укрепим свои позиции… а они решат, что все забыто… решат, что опасность миновала… вот тогда… тогда я УНИЧТОЖУ их!

Его кулак врезался в столешницу. Глаза полыхнули огнем белой ярости. Я промолчал.

— Извини, сын мой. Мне не следовало позволять гневу завладевать моей душой, но… мой Джованни! — Его глаза наполнились слезами. Он подавил подступившие к горлу рыдания. — Я так любил его…

— Мы все любили его, отец.

Носовой платок прижался к его лицу. Проходили минуты. Его дыхание стало ровнее. Наконец он произнес тихим и сломленным голосом:

— Я знаю, Чезаре. Вы не всегда сходились с братом во взглядах, но… он был тебе родной по крови. Родственные узы. Я знаю, что ты все понимаешь. Но теперь… теперь ты мой единственный сын.

— Есть еще Джоффри.

Он закашлялся… или рассмеялся?

— В отношении Джоффри я не вполне уверен в отцовстве. И вполне уверен, однако, что он ни черта не стоит как воин. Полагаю, его можно сделать кардиналом.

Проблеск надежды. Я увидел свой шанс. И выпалил заветные слова:

— Отец, я не хочу больше быть кардиналом. Я хочу воевать. Хочу быть вашим гонфалоньером.

Старое лицо выглядело потрясенным. Но я так и не заметил удивления в его глазах.

— Никто, как ты знаешь, никогда не отказывался от столь роскошного сана. Никто.

— Отлично. Значит, я войду в историю.

Он был склонен дать согласие. Я почувствовал это. Уже почти ощутил, как холодит ладонь стальная рукоятка меча. Уже видел свое будущее — возвышенное, блистательное.

Отец пристально разглядывал свои руки. Испустил долгий вздох.

— Кардинальская шляпа стоит многих денег. Ты потеряешь тридцать пять тысяч дукатов в год. Не говоря уж о возможности стать главой церкви.

— Существуют иные способы получения денег. И завоевания славы. Существуют и другие средства достижения власти.

Он кивнул, но его взгляд оставался блуждающим. Полагаю, перед ним витал призрак Джованни. Скорбь вновь омрачила его лицо. Голос стал сухим и отстраненным:

— Я подумаю, что можно сделать.

Я следовал по пятам за Бьяджо, он тараном пробивался через толпу, а за мной шагал Агостино, спокойно извиняясь перед всеми потревоженными нами людьми. Из первых рядов доносился рев, эхом докатывающийся до нас и укатывающийся дальше за наши спины. Поднявшись на цыпочки, я вглядывался вперед: мы уже приблизились к виселицам; на расстояние более чем достаточное для броска камня. Хлопнув Бьяджо по плечу, я сказал:

— Пожалуй, довольно.

Мы опустили наши корзины на землю и встали на них. Площадь переполнял народ, некоторые зрители даже расположились на крышах домов: многие пили вино и закусывали, наслаждаясь теплым весенним ветром. Перед входом в Палаццо делла Синьория с трех монахов стащили их черные плащи и белые облачения. Разумный ход — с удалением священных одежд исчезла и их таинственная сила; в исподнем эта троица вполне могла быть обычными преступниками.