Саймон Скэрроу - Преторианец

– Вам следует прекратить разговаривать со мной таким тоном!

– Ох! – Макрон удивлённо приподнял верхнюю губу. – И с чего бы это?

– А с того, что я теперь опцион шестой центурии! Исполняющий обязанности, конечно, – ответил Фусций.

– Ты?! – Макрон не мог скрыть удивления, а также некоторого неодобрения. – А что же Тигеллин? С ним-то что произошло?

– С Тигеллином? – Фусций улыбнулся. – Пока не найдут центуриона Луркона, он будет исполнять обязанности центуриона шестой центурии. Такое он получил повышение. Так решил трибун Бурр. Сказал, что не потерпит, чтобы одно из его подразделений не имело командира при нынешних кризисных обстоятельствах. И ещё сказал, что устроит сущий Аид любому, кто посмеет уйти в самоволку. Луркон, когда наконец объявится, будет понижен в чине до рядового, а повышение Тигеллина будет окончательно утверждено и станет постоянным. Точно так же, как моё. – Фусций выпятил грудь. – Я самый подходящий для этого поста, так сам Тигеллин сказал, когда меня выбрал. – Тут улыбка Фусция исчезла, и он напряжённо уставился на Катона с Макроном. – А это означает, что вы двое будете теперь звать меня опционом. Это ясно?

– Тебя? – Макрон помотал головой. – Ты самый лучший? И Тигеллин выбрал именно тебя? Самого многообещающего рядового во всей центурии? Трудно в это поверить.

– А ты поверь! – яростно выкрикнул Фусций. – Я больше не стану тебя предупреждать, преторианец Калид. Ты будешь выказывать мне должное уважение, соответствующее моему рангу, или будешь получать наряды вне очереди.

– Есть, опцион. – Макрон удержался от улыбки. – Как прикажешь.

Фусций подошёл ближе к нему, с минуту пристально вглядывался Макрону в глаза, словно рассчитывая, что тот дрогнет. Макрон встретил его взгляд твёрдо и бесстрашно, и Фусций, недовольно засопев, вышел за дверь, зажав в руке жезл, соответствующий его новому положению.

Макрон медленно покачал головой.

– Вот вам мальчик, который думает, что готов выполнять работу настоящего мужчины… Напоминает мне тебя, между прочим. В тот день, когда ты вступил во Второй легион, ты ведь тоже был уверен, что сразу же, прямым путём проследуешь в командиры. Помнишь?

Катон его не слушал, он глубоко задумался. И вышел из задумчивости только тогда, когда уловил вопросительные интонации в голосе Макрона.

– Извини, я тебя не слышал.

– Ладно, неважно. О чём ты думал?

– О Тигеллине. Об исполняющем обязанности центуриона Тигеллине, вот о чём. – Катон нахмурил брови. – Шестая центурия получила приказ охранять императора и его семью, а Освободители теперь располагают человеком, находящимся от императорской фамилии на расстоянии прямого удара. Стало быть, им наконец удалось пробиться сквозь заслон телохранителей, которые окружают Клавдия.

Макрон вытянул губы и скривился:

– Думаешь, Тигеллин будет убийцей?

– А кто ещё? Зачем иначе было убирать Луркона? Они хотели приблизить Тигеллина к императору. Именно так оно и должно быть. А когда наступит нужный момент, когда обстоятельства будут им благоприятствовать, Тигеллин нанесёт удар.

– Но это ж ему так просто не пройдёт! – сказал Макрон. – Его же убьют на месте. Или схватят и станут допрашивать.

– А это уже не будет иметь никакого значения. Клавдий будет мёртв, начнётся хаос, неразбериха… И вот тогда начнут действовать остальные заговорщики. Направят в город преторианскую гвардию, чтобы взять контроль надо всем и всеми, потом объявят об установлении нового режима под руководством Освободителей. Так оно и будет, готов спорить на что угодно, – мрачно заключил Катон.

Как это часто случается в апреле, ночью с запада вдруг налетела жуткая гроза, и в течение двух последующих дней и ночей небо над Римом застилали зловещие чёрные тучи. Улицы были погружены в сплошной полумрак, и лишь изредка их озаряли мгновенные вспышки молний. Сверху лились потоки дождя, капли стучали по черепичным крышам, били в оконные ставни, лупили по мостовым. По улицам и переулкам столицы мчались стремительные потоки воды, смывая грязь и могучими струями сливаясь в дренажные колодцы, по которым попадали в Большую Клоаку, извивающуюся под центральными районами Рима, прежде чем сбросить своё содержимое в Тибр.

Всё население города попряталось по домам, и в течение двух дней все улицы были пусты, никаких толп изголодавшихся бедняков, хищно рыскающих в поисках объедков, видно не было. Император и его семья в городе тоже не показывались. Они оставались во дворце, а преторианцы когорты Бурра по очереди маршировали из лагеря во дворец под секущим дождём, плотно завернувшись в плащи. Несмотря на то что эти плащи были пропитаны животным жиром с целью сделать их непромокаемыми, дождевая вода находила себе дорогу сквозь них и лилась на туники и плоть гвардейцев, пока они, дрожа от холода, стояли в карауле, пока их не сменяли товарищи, после чего им приходилось маршировать обратно в казармы преторианского лагеря.

У Макрона и Катона не было никакой возможности посетить явочную квартиру и проверить, нет ли там для них записки, поскольку новый центурион шестой центурии запретил своим людям покидать лагерь даже в свободное от службы время. На своём первом утреннем построении, уже в качестве нового командира, Тигеллин объявил, что дисциплина в центурии упала и солдаты при его предшественнике слишком разболтались. Поэтому теперь он вводит ещё и вечернее построение и дополнительные строевые занятия помимо их обычной сторожевой службы во дворце. Новый опцион также наслаждался своим новым положением и вовсю командовал, подражая Тигеллину. Сам же Тигеллин переехал в квартиру Луркона и предоставил Катону с Макроном самим управляться с Фусцием, который теперь распоряжался всем в помещении их секции – именно он решал, когда тушить на ночь лампу, именно он выбрал себе отдельные крючки, на которые теперь только он один мог вешать своё снаряжение.

Макрон прилагал все усилия, чтобы сдерживать кипевшее в нём раздражение. А Катон тем временем пытался разгадать тайну пропавшего зерна. Он вновь и вновь обдумывал все подробности обыска, который они с Макроном провели на складе, а также информацию, полученную им в гильдии торговцев зерном и от писца в конторе Гая Фронтина. Как могло исчезнуть такое огромное количество зерна, не оставив никаких заметных следов? Это была неразрешимая загадка, и Катон думал над нею, пока чистил и полировал своё снаряжение и развешивал для просушки плащ и тунику на сушилке над небольшой жаровней в комнате их секции. А Макрон тем временем каждый вечер уходил – исполнял наложенное на него взыскание, чистил солдатские сортиры, расположенные возле внешней стены лагеря.