Михаил Ишков - Марк Аврелий. Золотые сумерки

В настоящий момент Уммидия на вилле нет. Купив Марцию, он, прежде всего, отдал ее в руки знахарок, чтобы те определили, здорова ли будущая наложница, не страдает ли срамной болезнью либо какими‑то иными, незаметными для внешнего глаза недостатками. Одна из них оказалась опытной повитухой и сразу определила, что Марция носит в утробе плод. Эта новость пришлась не по вкусу Уммидию. Он принялся публично сетовать на испорченность нравов и всеобщее вранье, поразившее даже высшие слои общества. О Марции не упоминал. Сначала хотел вернуть рабыню Матидии, сумевшей ловко подсунуть ему червивый плод, однако ума хватило сообразить, что в тот момент, когда Марк присутствует в городе, скандал ему ни к чему. Брезгливое, презрительное отношение императора к порочным наклонностям тех или иных представителей высших сословий было хорошо известно в Риме. К тому же девка после выкидыша хуже не станет, а в случае чего ее можно отослать в деревню на полевые работы.

Вины за собой Уммидий не чуял — купля — продажа была совершенна в соответствии с законом. Тем не менее, патриций ощущал некоторое беспричинное беспокойство. Бебий близок к императору, нрав у него дерзкий, замешан на старомодных, давным — давно покинувших Рим добродетелях. Уммидий так и сказал себе — никогда не связывайся с влюбленными безумцами.

Мало ли…

Пусть остынет.

По этой причине, добавил соглядатай, он спрятал новую наложницу подальше, приставил к ней караул — десяток рабов, ночующих в конюшне. Там же, с помощью той же повитухи, Уммидий собирается избавиться от недоразумения, после чего он вплотную займется ее дрессировкой.

Фаустина выслушала доклад, отпустила соглядатая и, глядя ему вслед, мысленно добавила: «А пока вынашивает грязные планы, как бы опорочить императрицу».

Ей никогда не забыть пакостную ночь, когда Вер взгромоздился на нее, придавил собой, просунул руки под нижнюю тунику. Уммидий, до последней минуты присутствовавший на вечеринке, после короткого окрика Вера, поспешил спастись бегством. Бросил ее на растерзание пьяной скотине. Трагедии, вздохнула Фаустина, правда, не случилось бы, не будь она так глупа и чувственна. Но даже если и так, что мешало Уммидию встать на защиту молившей о пощаде женщины. Более того, спустя некоторое время он тайно, с апломбом и с какой‑то зверской радостью, обмолвился кое — кому, что уговаривал императрицу покинуть пир, однако она‑де отмахнулась. После предупреждения императрицы болтать в открытую остерегался, однако время от времени позволял себе подмигивать Фаустине и многозначительно усмехаться. Хуже всего, что лысый сатир открыто спелся с Цивикой.

Фаустина радостно потерла руки — пришел ее черед. Она сполна заплатит за унижение, лишь бы молодцы сработали без крови, без членовредительства. Императрица не знала, каким образом сумеет испортить жизнь Уммидию, но предугадывала, что сейчас, после смерти Галерии, самый удобный момент для того, чтобы навлечь на Уммидия открытую немилость императора.

Сатир больше не будет пялиться на нее, она заставит его опустить поросячьи глазки. Но главное, он со страху немедленно уползет в тень, следовательно, оппозиция лишиться достаточно серьезного попутчика. Болтовня Уммидия, его хамское поведение очень раздражало всех истинных приверженцев императора. Те же, кто таил неприязнь к нынешнему режиму встречали речи Уммидия аплодисментами, ловко подначивали его и то и дело рассказывая об очередной его выходке, добавляли — что взять с этой семейки! При этом соглашались, что Марк — святой человек, но по наследникам следует судить по дядьям, а не по отцам.

Уммидий был очень богат и исключительно по воле Марка. Он владел обширными оливковыми посадками, тремя виллами и прекрасным городским домом. Бóльшая часть имущества досталась ему от покойной жены. История была давняя, давшая Фаустине повод бросить мужу очередной упрек в преступном попустительстве и неумеренной доброте. После смерти матери Марк Аврелий передал свою долю материнского наследства в пользу сестры, заявив, что ему достаточно отцовских денег. Фаустина никак не могла признать справедливой подобную дележку. Она доказывала, что не корысть подбивает ее перечить мужу — хвала богам и отцу с матерью, она не бедствует! — но исключительно знание людской породы, однако Марк решительно настоял на том, чтобы жена никогда не вмешивалась в его семейные дела.

Когда боги прибрали сестру Марка Аннию Корнифицию, бóльшая часть ее имущества отошло к Уммидию, а крохи к их сыну Муммию. После смерти супруги Уммидий, не дождавшись окончания траура, поселил в каждом из принадлежавших ему особняков наложниц. Их не было только на пренестинской вилле, так как поблизости нахощдился загородный дворец императора.

* * *

Дождливой декабрьской ночью Бебий, Квинт и Тертулл, настоявший на обязательном своем участии в этом предприятии, а также двое опционов* (сноска: Опцион — заместитель центуриона или декуриона, соответствует примерно нынешнему командиру отделения. В римской армии младший офицерский чин.) из Бебиевой когорты, лично отобранных Сегестием, подобрались к вилле. Солдаты считались умельцами по части тайных вылазок. Лица заранее вымазали сажей.

На улице сгущалась сырая тьма. Крупные холодные капли горстями сыпались с кипарисов и лавров, с фиговых и тутовых деревьев. Некоторое время заговорщики наблюдали за конюшней, где отдыхал караул, оставленный Уммидием на вилле. Один из опционов сходил на разведку. Скоро он вернулся и сообщил, что сторожа дрыхнут. Опцион добавил, что на всякий случай он подпер дверную створку обрубком толстой жерди. После чего вся группа без шума подобралась к флигелю. Квинт отыскал зарешеченное узкое окно, втроем они выломали решетку и один за другим проникли внутрь. В коридоре спал один из домашних рабов. Обезгласить его, связать было делом одной минуты.

Здесь, во флигеле зажгли особого рода военную лампу, бросавшую свет только в одном направлении. С ее помощью быстро отыскали каморку, туда вела небольшая дверца из комнаты «ночи и сна»

Сорвали замок. Первым в каморку вошел Бебий. Марция в одной тунике сидела в углу на деревянном полу. Колени согнуты, голову положила на колени. Увидев странное напоминающее демона существо с черным лицом, девушка даже не вскрикнула. Равнодушно глянула в ту сторону и отвернулась. Бебий подхватил ее, понес на руках. Успел шепнуть на ухо.

— Не бойся.

Марция бурно разрыдалась.

В грязной хрупкой девчонке со спутанными длинными волосами трудно было узнать красавицу, изображенную на шкатулке. Если что и напоминали о прелести, то это глаза — большие, заплаканные, темно — голубые.

Из поместья выбрались кратчайшим путем, через сад. В одном месте пришлось проломить забор, иначе Бебий с Марцией на руках не мог перебраться через изгородь. В тот момент, когда ломали жерди, в главном доме вспыхнул, потом заметался свет. Раздались крики. Кто‑то бросился к строению, дверь которого подпер один из опционов.