Нид Олов - Королева Жанна. Книги 4-5

Выслушав речь графа Финнеатля, она сказала:

— Граф, придите ко мне завтра в пять часов вечера. Я хочу с вами побеседовать.

Это было сказано в гулком зале Аскалера во всеуслышание, в присутствии всего дипломатического корпуса, и все дружно решили, что королева желает показать, насколько важны ей сейчас добрые отношения с Фригией. А Жанна совсем об этом не думала. Эта фраза вырвалась у нее с былой девичьей непосредственностью: ей, непонятно зачем, захотелось поближе рассмотреть человека, столь явственно похожего на Лианкара.

Она приняла его в малой столовой, где был сервирован кофейный стол. Кроме нее, были только Эльвира и Анхела.

Если граф Марче был изящным царедворцем, то граф Финнеатль был изящнейшим; если граф Марче был великим проникателем, то граф Финнеатль — величайшим. К тому же граф Марче изъяснялся только по-французски да по-латыни, а граф Финнеатль свободно говорил и по-виргински: его вчерашняя официальная речь была произнесена им, а не вытвержена наизусть.

Сейчас в нем желали видеть частное лицо, и он был им: любезный, ловкий собеседник, одинаково легко переходящий с предмета на предмет. Он рассказывал, каким образом ему удалось так хорошо научиться по-виргински, он восхищался подвигами Ее Величества и ее очаровательнейших адъютантов в день битвы (дамы, незаметно для самих себя, рассказали ему все), он высказывал политические суждения и читал на память Ланьеля, и неплохо читал. Но вся эта легкая светская беседа шла, так сказать, на поверхности: Жанна изучала графа Финнеатля, и тот чувствовал это. В его глазах все время то появлялся, то потухал странный тревожный блеск. «Нет, это не Лианкар, — думала Жанна, — он все-таки не похож на Лианкара… А вот сейчас поразительно похож. Но ведь он, в конце концов, не виноват в этом…» Она старалась не думать о Лианкаре, но о нем все время думалось, и это сердило ее.

Граф Финнеатль между тем распространялся на философские темы: надо же было о чем-то говорить.

— Мессир Никколо Макьявелли представляется мне великим государственным умом, ибо он учит: если против тебя составлен заговор, убей его главаря, и ты убьешь заговор, ты убьешь его дух и знамя. Этот тезис достоин быть отлитым в бронзе…

Жанну заинтересовало это.

— Я почитаю мессира Макьявелли за многое, но не за это, — сказала она. — Главари Лиги Голубого сердца бежали неведомо куда, но с Лигой все равно покончено раз и навсегда.

— Меня, Ваше Величество, весьма опечалило то, что господа Фрам и Кейлембар остались в живых, — сказал он. — Эти люди должны быть мертвы. Не потому, что я предлагаю слепо следовать тезису мессира Макьявелли, но потому, что их смерть — единственная гарантия, что они больше не восстанут.

— Допустим, что они мертвы, — сказала Жанна, — но, в конце концов, могут найтись другие…

— Других, Ваше Величество, не найдется. Ибо их дело держится, как и всякое дело, единственно на них одних.

— Вы так полагаете? — живо перебила Жанна. — По-моему, их дело держалось на их силе, на их армии… Вожди — это люди, согласна, и они смертны, и убить их легче, чем их армию и знамя. Но, убив вождей, армию вы не убьете, и знамя подхватят…

— Кто подхватит, Ваше Величество? Вы можете назвать это имя? Ведь тому, кто вознамерится поднять знамя, надо сначала самому себе ответить на вопрос: а удержу ли я его? Поверят ли, что именно я — вождь, носитель духа и знамени? Пойдут ли за мной?

— А почему же Фрам?..

— О, Фрам, Ваше Величество, Фрам потому, что так есть и так было. Притом было так долго, что для толпы это все равно что «всегда». Никто не спрашивает, почему Фрам. Фрам есть так же, как есть Бог. Но если нет Фрама, то кто есть? Этот или тот? Но почему именно этот или тот, почему не я? Такой вопрос вправе задать каждый. Нет Фрама — значит, нет Бога… — Граф Финнеатль понизил голос. — Более того, у Фрама нет детей, у Кейлембара тоже… После них решительно некому будет поднимать знамя… Ни Бога-отца, ни Бога-сына…

Жанна помолчала, потом решительно тряхнула головой.

— Нет. Тайное убийство претит мне. Я этого не сделаю. Да теперь они мне и не опасны. Армии у них нет, они бежали…

— Но они вернутся, Ваше Величество, — мягко сказал граф Финнеатль. — Однажды так уже было. Они вернутся, и все начнется сначала. А это означает гражданскую войну — самый тяжкий бич государства. И вот поэтому они должны быть мертвы. Не в тюрьме, нет — в тюрьме у человека появляется не нужный никому нимб мученика — умереть они должны. Любым способом, но умереть. А там пусть вас называют убийцей из-за угла, что за беда? Это слова. Вы устраиваете свои дела — вот и все.

Жанна наконец опомнилась:

— Вам не кажется, сударь, что вы проявляете чересчур живой интерес к моим делам?

Она забыла, что, собственно, она сама свела разговор на Фрама и Кейлембара. Граф Финнеатль поднял руки:

— О Ваше Величество! Боже меня упаси выступать в роли советчика… Наш разговор сугубо частный… Я высказал свое мнение как друг Виргинии и преданный слуга Вашего Величества…

«Опять похож на… Чур меня, чур!»

— Оставим этот предмет… — Жанна потерла висок. — Я хотела расспросить вас, граф, о ваших фригийских кланах. Мне известно, что древние писатели называли ваш народ звериными людьми…

— Вы совершенно правы, Ваше Величество, — немедленно подхватил граф Финнеатль. — В некоторых новейших книгах Ваше Величество несомненно видели, что название «фригийцы» есть испорченное «ригийцы», радостные люди, но это неверно. В действительности название «фригийцы» происходит от слова girnik, то есть «зверь», отсюда гирнийцы, что и означает «звериные люди». Это потому, что мы делим себя на семь кланов, каждый из которых носит название какого-либо зверя…

— И к какому же клану относится ваша фамилия, граф?

— Наша фамилия, Ваше Величество, относится к клану Тсаластас, то есть Большая Лисица…

Кто же он — друг или враг? Жанна не стала даже спрашивать Эльвиру — и без того было ясно, что Эльвире граф Финнеатль не понравился. Он изящен, учтив — на то он и дипломат, — он прекрасным голосом говорил прекрасные вещи… И совет его относительно Фрама и Кейлембара был, право, не так уж плох. Жанна задумчиво перебирала тетради герцога Матвея. Он тоже был немного макьявеллист, ее наставник и «архитайный советник». Вот: «ради вящей государственной пользы следовало бы ему тогда же умереть… но сделанного не переделаешь». Зато можно заново сделать! Право же, это разумный совет.

Разумный ли? Фрам — бунтовщик и тем самым, конечно, негодяй, но при всем этом он рыцарь. Он борется честно. Он никогда не подсылал к ней тайных убийц.

А кто же в таком случае убил Вильбуа?

Хорош ли совет сам по себе или важно еще, от кого он исходит? Не будь граф Финнеатль так похож на Лианкара…