Грегор Самаров - Адъютант императрицы

Потемкин встал, снял с мольберта картину, написанную с неподражаемым мастерством, выхватил из ножен лежавшую на столе шпагу и вырезал картину из рамы; после этого он свернул картину, сломал раму и спрятал все под медвежьего шкурой, лежавшей перед его диваном. Наконец он позвал камердинера и сказал ему:

— Сегодня что‑то свежо; затопи камин!

Через несколько минут в камине запылал огонь, наполняя комнату приятным теплом.

Когда камердинер удалился, Потемкин вытащил свернутую картину и куски сломанной рамы и бросил все в огонь. На некоторое время камин заволокло дымом, с трудом нашедшим себе выход в трубу, но вскоре пропитанное маслом полотно сделалось жертвой пламени и огонь снова запылал весело и ярко.

В то время как Потемкин приносил в жертву своему будущему произведение искусства, купленное им за такую цену, которой ужаснулся бы иной монарх в Европе, юный студент, после отъезда Фирулькина покинувший дом госпожи Леметр, произнес страже у одного из боковых входов в Зимний дворец пароль и был беспрепятственно пропущен внутрь дворца, доступ куда был строжайше запрещен всем посторонним. С уверенностью, указывавшей на хорошее знакомство с дворцом, молодой человек через двор прошел к конюшням Потемкина и вошел в большое, длинное здание, в котором помещались квартиры конюших генерал–адъютанта императрицы.

Немногочисленные конюхи, занятые на дворе своим делом, не обратили внимания на молодого человека. К служащим Потемкина часто приходили гости из города, так как их хозяин необыкновенно милостиво обращался с ними и, раз они аккуратно исполняли свои обязанности, предоставлял им полную свободу. Благодаря этому они не только могли принимать у себя своих знакомых, которым они сообщали для этой цели впускной пароль, но и со своей стороны в свободное от службы время могли неузнанными, в обыкновенном платье выходить из дворца.

Через какое‑то время из дома вышел стройный и элегантный шталмейстер в ливрее Потемкина.

Конюхи почтительно поклонились ему, и если бы они до этого обратили внимание на молодого студента, от них едва ли укрылось бы поразительное сходство шталмейстера со скромным студентом.

Шталмейстер направился через двор внутрь дворца и здесь уверенным шагом прошел в помещение Потемкина, куда его почтительно пропустил стоявший у дверей часовой. Потемкиным был отдан приказ дежурному конюшему делать личные доклады, так как он очень заботился о своих дорогих лошадях.

Камердинер точно так же немедленно открыл шталмейстеру дверь в кабинет Потемкина.

Молодой человек вошел в комнату и почтительно остановился у дверей.

Потемкин стоял перед камином и в раздумье смотрел на объятые пламенем догоравшие остатки картины.

— Ну, — проговорил он, медленно обращаясь к вошедшему, — что скажешь, Сергей Леонов?

— Вашему сиятельству уже доложили, — ответил конюший, — что князь Григорий Григорьевич в карете, без лакея, закутанный в плащ, навещал актрису Леметр.

— Я знаю это, — сказал Потемкин.

— Я пришел доложить, — продолжал конюший, — что к барышне поднялся какой‑то старый, смешной по виду человек, одетый и причесанный по французской моде. Мы услыхали наверху громкие, сердитые голоса и затем крики молодой дамы, призывавшей на помощь. Это дало нам возможность самим подняться наверх.

— Ага, — заметил Потемкин, — крики о помощи! Дело, стало быть, осложняется. Ну, и что же вы увидали?

— Мы нашли старика в страшной ярости; он чем‑то грозил даме; к сожалению, мы не могли ни понять, ни уяснить смысла его бессвязных слов. Мы хотели схватить его, но он бросился бежать и добежал до ожидавшего его на углу экипажа; тем не менее барышня назвала его по имени: его зовут Фирулькин.

— Да, да, Фирулькин, — ответил Потемкин, — поставщик и протеже князя Орлова; я думал, что он — его посредник. Но что значат это бешенство и эта сцена, если Орлов сам посещает эту француженку и не нуждается больше в посредниках? Во всем этом есть что‑то темное, что требует разъяснения.

— Я приказал, ваше высокопревосходительство, — произнес конюший, — чтобы двое наших караулили дом Фирулькина и следили за всеми выходами.

— А что же делала полиция Орлова в доме напротив? — Спросил Потемкин.

— Кажется, она совсем не следила за Фирулькиным, — ответил конюший. — Никто не последовал за ним оттуда.

— Удивительно, очень удивительно! — качая головой, проговорил Потемкин. — Значит, они должны считать его там за агента князя. И все‑таки после этой сцены, про которую ты мне сейчас рассказал, он не может быть им; во всем этом кроется еще что‑то. Но, что бы там ни было, я должен разузнать это, потому что каждая тайна врага — порука победы. Следите за этим Фирулькиным; постарайтесь купить что‑нибудь у него и приведите его ко мне, но поскорее, пока не прошло еще его бешенство; в страсти человек подобен раскаленному железу, которое можно ковать как угодно, в то время как при охлаждении оно становится твердым и ломким.

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство, — ответил конюший. — Это будет не трудно! Фирулькин — купец; мы дадим ему какую‑нибудь поставку, и тогда речь будет идти только о том, что генерал–адъютант Григорий Александрович Потемкин платит лучше, чем князь Орлов, для того, чтобы выведать то, что хочет знать.

Не успел он еще кончить, как вошел камердинер и с замешательством доложил:

— Купец Петр Севастьянович Фирулькин очень просит принять его и не хочет уходить; он твердит, что открыл очень ценную старую картину, которую будто бы вы, ваше высокопревосходительство, желали приобрести; я не осмелился не пустить его.

Торжествующей усмешкой осветились глаза Потемкина.

— Счастье также за меня, — прошептал он. — Я буду внимателен и бдителен и сумею овладеть рукою Екатерины, Я не стану спать, как этот Самсон; для меня еще не отточены ножницы Далилы! Позови его! — обратился он к камердинеру. — Если его картина чего‑нибудь стоит, то он принес ее куда следует. Ступай! — отпустил он конюшего. — Я доволен тобой. Удвойте вашу бдительность, чтобы ничто не укрылось от вас, — и с этими словами он протянул молодому человеку полный кошелек.

Тот почтительно поцеловал руку своего щедрого господина и на пороге двери столкнулся с входившим Фирулькиным, низко кланявшимся, бледным, с плотно сжатыми губами и пытливым взглядом смотревшим на Потемкина, точно желая прочитать что‑то на его лице.

— Ну, господин Фирулькин, — спросил Потемкин вежливо, как обыкновенно вельможи не разговаривали с простыми смертными, что вызвало радостную улыбку на бледном лице старика, — что вы принесли мне? Ваше имя хорошо известно мне как верноподданного нашей всемилостивейшей государыни императрицы, неустанным трудом приобретавшего свое богатство и умело пользующегося им.