Грегор Самаров - Адъютант императрицы

— Я счастлив, ваше высокопревосходительство, — ответил Фирулькин, — что такой высокий вельможа, как вы, милостиво ценит и уважает значение простого человека, труды которого благословил Господь; это редко бывает с важными господами, которые сплошь да рядом смотрят на нас как на игрушку своих изменчивых настроений.

— Кто поступает так, тот делает неправильно, — возразил Потемкин, — и действует не в духе и не по желанию нашей обожаемой государыни, которой очень хорошо известно, что честное и трудолюбивое мещанское сословие представляет собою твердую опору ее государства. Садитесь, — указал он на кресло у камина, — и расскажите, что привело вас ко мне.

Фирулькин опасливо уселся на край указанного ему кресла, между тем как Потемкин остался стоять, опершись на камин.

— Некоторое время тому назад, — начал Фирулькин, — мне посчастливилось достать прекрасно сохранившуюся чудесную картину Мурильо.

— Мурильо? — воскликнул Потемкин. — Ей–Богу, значит, вы — обладатель редчайшего сокровища! Что же это за картина?

— «Обручение святой Екатерины», — ответил Фирулькин.

— «Обручение святой Екатерины»? — прервал его Потемкин. — Это же невозможно, вас, несомненно, обманули!.. Эту картину Мурильо писал для алтаря капуцинской церкви в Кадисе, при этом он упал с лесов и умер, и картина осталась неоконченною.

— Ее докончил его ученик Розарио, — возразил Фирулькин, — но так как картина ему не совсем удалась, то капуцины заказали для своего алтаря одному из лучших и талантливейших учеников великого мастера, Вилла Виченцио, новую копию. Но у меня подлинная картина Мурильо, на которой, конечно, ясно можно отличить неудачные попытки Розарио. Вот здесь письма и документы, удостоверяющие, что все это так, как я доложил вашему высокопревосходительству.

С этими словами он вынул из кармана несколько пергаментов с большою печатью и передал их Потемкину.

Последний окинул их беглым взглядом и сказал:

— Возможно, что вы и правы, господин Фирулькин, и если это так, то в этой картине вы обладаете бесценным сокровищем; даже если бы ваша картина была копией Вилла Виченцио, и то она имела бы громадную ценность. Чтобы проверить это, мне нужно было бы посмотреть картину, и, если бы она оказалась слишком дорогой для меня, я попросил бы государыню приобрести ее. «Обручение святой Екатерины» — такая картина, которая имеет особое значение для нашей всемилостивейшей императрицы.

— Я принесу картину вашему высокопревосходительству, — поспешно сказал Фирулькин. — Я еще сегодня принес бы ее с собою, если бы перенос ее не требовал известных приготовлений. У меня было намерение сохранить это сокровище для себя, так как и скромный мещанин может точно так же наслаждаться мастерским произведением искусства; вы, конечно, можете понять это, ваше высокопревосходительство. Но так как я слыхал, что заслуженный генерал–адъютант нашей всемилостивейшей государыни с любовью и пониманием собирает сокровища искусства, то я почел своим долгом предложить вашему высокопревосходительству свою находку в знак моего глубокого уважения и почтения, и, ей–Богу, вы не должны заплатить мне за нее дороже, чем я сам дал за нее.

— Это сколько же? — спросил Потемкин.

— Пятьдесят тысяч рублей.

— Честное слово, — покачал головою Потемкин, — если картина подлинная, в чем я должен убедиться, то это слишком мало; меньше семидесяти тысяч рублей я не могу дать за нее.

— Это был бы подарок, ваше высокопревосходительство, которого я не требую и который я едва ли могу принять, — сказал Фирулькин.

— Каждый купец берет стоимость своего товара, а если он выгоднее приобрел его, то это — его законная прибыль. Для меня был бы подарок, если бы я купил Мурильо дешевле, чем он стоит на самом деле, — проговорил Потемкин, — и, как бы я ни уважал вас, господин Фирулькин, подарок от вас я все же не могу принять!

— О, вы великий человек! — воскликнул Фирулькин. — И благородный вельможа! Зато другие совсем не таковы; они принимают и принимают подарки; они вымогают их, как должную им дань, и затем все‑таки обманывают нас! — мрачно прибавил он.

Потемкин молчал; он был вполне убежден, что не продажа картины была причиной, приведшей к нему Фирулькина, и не сомневался, что старик выскажется.

— Господи Боже мой, — после небольшой паузы начал Фирулькин, — если бы все знатные и могущественные господа думали так же, как вы, насколько лучше жилось бы в нашем отечестве, как по–другому исполнялись бы милостивые и мудрые предначертания нашей великой государыни!

О, если бы только в ваших руках была вся власть в государстве! Но, к сожалению, другие стоят у кормила, другие, недостойные милости ее императорского величества; они обманывают государыню императрицу так же, как и нас, простых людей!

— Обманывают императрицу? — спросил Потемкин. — Возможно ли это? Кто осмелился на это?

— Возможно ли это, кто осмелился?! — воскликнул Фирулькин. — Да тот, кто смеет все, для чьего упрямого высокомерия нет ничего невозможного!.. Это князь Григорий Григорьевич! Ну, слово сказано; может статься, что за него я поплачусь своей головой… Но что значит моя голова, когда бы только наша всемилостивейшая государыня узнала всю истину, когда бы наконец вся власть в государстве попала в руки вашего высокопревосходительства, который уважает людей и будет защищать их от высокомерия и притеснений!

— Действительно, — сказал Потемкин, — слово, произнесенное вами, очень серьезно, и так как я уже узнал часть, то должен спросить вас и дальше.

— О, ваше высокопревосходительство, вы должны узнать все! Разве князь Григорий Григорьевич не должен был бы поступать так, как если бы его душа и тело всецело принадлежали только великой государыне, которой он обязан всем? И тем не менее он бессчетно раз обманывал ее своими недостойными любовными связями, между тем как сам делал лицемерный вид, будто ей одной принадлежит все его обожание. И теперь он снова обманывает ее; он ездит к одной французской актрисе, которой я хотел предложить свою руку и свое имя.

— Совершенно верно, — сказал Потемкин, — я уже слыхал про это: Аделина Леметр…

— Бесстыдница, негодная! — воскликнул Фирулькин. — Она действует в тайном согласии с Орловым; я нашел у нее бриллиант, который я должен был отдать ему. О, это — неслыханное дело! Что сказала бы государыня, если бы узнала, что тот, кого она дарила своим доверием, в чьи руки она вложила такую власть, так недостойно обманывает ее и своими ногами попирает честь честного человека!

— То, что вы говорите, очень важно, господин Фирулькин, — заметил Потемкин, — и если вы можете только доказать…

— Тысячу раз могу я доказать это, — ответил Фирулькин. — Орлов посещает эту негодницу, я хорошо знаю это, и она принимает его, между тем как раньше говорила, что любит одного офицера, и делала вид, что очень несчастна, когда ее мать велела ей отдать мне свою руку. О, и это также было все ложь и обман; могущество и блеск ослепили ее, и скоро она уедет в Гатчину, в загородный дворец князя, чтобы вернуться оттуда награжденной богатством, когда она надоест ему. А я также хотел дать ей свое честное имя и свое состояние… Но, конечно, я не могу состязаться с князем Орловым, так щедро кидающим бриллианты, отнятые им у меня!