Павел Шестаков - Омут

Так оно решилось в тот день, хотя впереди еще было и последнее объяснение, и последние слова.

Юрий не знал, что решилось.

Он проснулся среди ночи. Болела голова, и мучила жажда. «Не нужно было смешивать вино и водку», — подумал он с отвращением, но легче от этого не стало. На веранде стоял синий кувшин с питьевой водой, куда Вера Никодимовна, по обычаю, клала серебряную ложку. Юрий спустил ноги с дивана, в носках прошел на веранду, напился прямо из кувшина, звякнул ложкой, показалось, что отпустило немного, однако ненадолго.

«Кажется, вчера я сделал все глупости; какие только мог», — признался он себе уныло и присел на ступеньки, обхватив голову руками.

— Не спится?

Юрий разжал ладони и увидел Воздвиженского.

— Как видите.

Ему сейчас было неприятно появление любого человека, но Воздвиженский, будто не понимая этого, подошел и присел рядом.

— Мучаетесь?

Он хотел сказать в ответ что-нибудь резкое, но голова так ломила, что он не нашел сил.

— Ужасно.

— Хотите… лекарство?

— Что?

— Лечебная доза спирта.

— Опохмеляться? Какая мерзость. Это же пошло.

— То, что облегчает физические и нравственные муки, не может быть пошлым.

— Поверите? Я войну прошел, а до такого…

— Охотно верю. Вы не похожи на пьяницу. Но, коли случилось… Впрочем, вольному воля.

Голова клонилась, если он не поддерживал ее руками.

— А поможет?

— Я надеюсь.

— Тащите. Черт с ним!

Глотать было нелегко, но Воздвиженский не обманул.

— В самом деле, — сказал Юрий через несколько минут, — такая гадкая штука, а помогает.

— Клин клином.

— На себе опробовали?

— Однажды в Галиции. Работали в госпитале несколько суток без малейшего отдыха. Думали, конец. Расслабились и напились. А тут новая партия раненых. Чувствуем себя полумертвыми. Что было делать? Приняли лечебную дозу, и за обработку раненых…

— Руки вместо ног не пришивали?

— Не помню такого.

Юрию уже стало легче, даже легко, и он смог улыбнуться.

— А вам почему не спалось?

— Я часто не сплю в это время.

— Бессонница? Наверно, неприятно?

— Когда как. Сейчас хорошо.

Воздвиженский посмотрел в небо. Небо было очень темное, хотя звезд светилось бесчисленное множество.

— Считаете звезды?

— Просто смотрю, вспоминая Канта. Он говорил, что две вещи его поражают — небо над головой, и сложность души человеческой. Кажется, так. Во всяком случае, меня поражают именно эти вещи.

— А то, что между ними?

— Простите?..

— То, что между человеком и звездами? Хаос окружающего бытия вас не поражает?

— Хаос бытия лишь следствие взаимодействия главных сил — вселенной и человека.

— Да вы философ! Завидую вам.

— У меня перед вами одно только преимущество, мне осталось жить меньше.

Воздвиженский ошибался, ему предстояло жить еще больше двадцати лет, а Юрию меньше двух.

— Вы так мало цените жизнь?

— Как вам ответить, Юра?.. Жизнь нельзя ценить меньше или больше. Или вы ее цените, или… смотрите со стороны. Я так думаю.

— И это можно… смотреть со стороны?

— Я стараюсь. Однако не уверен, что уже преодолел себя.

— А что делать мне?

— Ваш путь, кажется, определился.

— И что бы вы сделали на моем месте?

— Боюсь, что никто и никогда не может оказаться на месте, предназначенном для другого.

— Почему же? Идешь в наступление, спотыкаешься о кочку, невольно ступаешь в сторону, и тут твое место в цепи занимает другой и получает пулю, направленную в тебя. Только потому, что оказался на твоем месте.

— Нет. Вы не ушли от своей пули. Вы лишь посторонились, пропуская чужую пулю.

— Так просто?

— Пожалуй.

— Вы верите в предназначение?

— Да. Мир только представляется нам хаотичным. Мы не можем его понять и боимся сознаться, что он непостижим, а следовательно, и независим от нашей воли, наших усилий, даже мольбы, которую мы вкладываем в молитву.

— Вы отвергаете религию?

— Маленьким я был очень религиозен. Я ведь из семьи священнослужителей.

— А теперь?

Воздвиженский ответил не сразу.

— Я не изменился. Но изменился мой бог. Теперь мне понятнее мнение греков о том, что мир создан плохими богами.

— И вы верите в плохого бога?

— Нет, это упрощение. Я верю в непостижимого… Мой отец верил в справедливого бога. Верил душой. Я помню. А потом он погиб на рельсах, спасая ребенка…

— Из-под поезда?

— Да. Ребенок упал с дебаркадера железной дороги. Я тогда порвал с религией. Мне не нужен был иной бог, кроме справедливого. Конечно, это было наивное, детское представление о боге.

— И вы преодолели его?

— Не сразу. Сначала я стал воинствующим атеистом. Даже на естественный факультет пошел, чтобы разоблачать… Но это оказалось слишком просто. Ведь атеизм привлекателен именно обманчивой простотой. Бога нет, все случайно. Порыв ветра подхватил полу рясы, и она зацепилась… И отец погиб. Ужасно, но очень просто. И понятно. В атеизме все просто и понятно. Откуда мы? От обезьяны. Освободили конечности и начали трудиться. Только зачем пулеметы и пушки делаем, если разумны и трудолюбивы? Разумный ведь не убьет, а трудолюбивый не разрушит… Вот в чем вопрос.

— Зачем же пулеметы?

— Не знаю.

— Но шаг в сторону я сделал не случайно?

— Убежден.

— К чему же наши усилия? Цель жизни?

Воздвиженский спросил мягко:

— А какая у вас цель?

Это был трудный вопрос. К чему он стремится? Свергнуть Советскую власть? Завладеть драгоценностями из банка? Или просто жениться и жить тихим совслужащим? Все это перепуталось сейчас в голове.

— В детстве, по примеру отца, я хотел стать врачом.

— Хотели?

— Да. После первого госпиталя не хочу.

— Оттолкнуло?

— Разочаровало. Слишком много раненых умирало. Что это, по-вашему, судьба или бессилие медицины?

— Судьба тоже загадка. Может быть, звезды слушают нас…

Как влияют на жизнь человека поступки, заметно почти всегда, но далеко не каждый замечает влияние слова, даже собственного. Воздвиженский не собирался и не хотел влиять на жизнь Юрия. В эту темную летнюю ночь он и не думал о том, как слово его отзовется. Он всего лишь делился навязчивыми мыслями, преломляя и замыкая их на себе, не подозревая, что муки его незнания отзываются в хмельной голове Юрия странным «познанием», превращая цепочку случайностей в якобы закономерный ряд заранее предопределенных событий. Встреча с Техником, появление Барановского, знакомство с Софи, авантюристический план ограбления банка — все, что недавно совсем казалось странной игрой ничем не связанных неожиданностей, предстало перед ним в ином свете.

«Я натыкаюсь на ухаб и делаю непроизвольный шаг, чтобы предоставить возможность произойти неизбежному… Как это верно. Не могут же все те ухабы, на которых я спотыкаюсь непрерывно в, последнее время, быть случайными? Нет, это вехи, расставленные судьбой на моем пути. Куда же ведут они?