Павел Шестаков - Омут

— Все. А ты что думал? На орден рассчитывал? Ты что, Блюхер?

— На орден я не рассчитывал, а на большее доверие право имею. Это я осуществлял план, задуманный вами с Наумом. Позвольте мне его и до конца довести.

— Ну и ну! Я ж тебе целый час в мировом масштабе разъясняю.

— А я в местном прошу вас, Иван Митрофанович, позволить мне выполнить мой долг.

— Упрямый ты. Что ж мне, приказывать тебе, если понять не можешь?

— Разрешите, товарищ Третьяков!

— Я ему про всемирную задачу, а он с какой-то бандитской швалью носится…

Шумов молчал.

— Что молчишь?

— Не хочу барчонком быть, которого от насморка оберегают.

Теперь Третьяков помолчал.

«А что, если он прав? Раз так настаивает, значит, необходимость чувствует…»

— Ладно, Шумов. Но запомни!

— Запомню.

— Убьют тебя, лучше не возвращайся.

И поднялся из-за стола, протягивая ему большую руку.

Пароход был стар, и только потому не увели его белые за кордон. Зато они увели много других судов, и оставшимся приходилось служить, не считаясь с возрастом. Еще в прошлом веке, в молодости, окрещен он был «Княжичем» и, возможно, был даже щеголеват, но годы сделали свое дело, и теперь старая посудина с допотопными колесами так же мало походила на «Княжича», как и на «Пролетария». Новое название сил не прибавило, а следы былой роскоши — потемневшие зеркала, тусклая позолота и потертый плюш классных помещений — скорее, ассоциировались с упадком буржуазии, чем с победоносным мускулистым гегемоном.

Впрочем, нынешние пассажиры помещений этих избегали. Они привыкли путешествовать на палубе или в большом корытообразном трюме, в гамаках, прикрепленных к стойкам, на которых держались верхние каюты. Там, наверху, располагались больше командированные и другие, передвигающиеся по казенной надобности.

Что касается рейса, о котором пойдет речь, на него билеты продавали с особой осторожностью и ограниченно, в предвидении возможного кровопролития. Трюм же вообще людей не принял, якобы в связи с покраской, а на самом деле потому, что одна, даже случайно залетевшая туда граната могла натворить много непоправимых бед.

Короче говоря, все пассажиры были на виду и благоразумно отделены от помещений, где могла вспыхнуть вооруженная схватка. Но как внимательно ни рассматривал каждого из них Шумов, ни в ком он не мог узнать явного или замаскировавшегося бандита.

Собственно, удивительного в этом не было. Больше того, именно отказа банды от нападения и следовало ожидать. Люди могли понадобиться Технику для взятия подвала, зачем же посылать их на убой? Но Шумов верил: пошлет. Так он понимал логику, которой должен был руководствоваться Техник, и потому отсутствие бандитов воспринимал как личное поражение и со стыдом вспоминал последний разговор с Третьяковым. Теперь поведение, которое казалось единственно верным и принципиальным, виделось ему в ином свете — хвастливым и смешным.

Стоя у окна в капитанской каюте, Шумов еще раз уныло оглядел пристань. Отсюда хорошо была видна причальная стенка, обрамленная гранитом и прошитая строчкой черных чугунных кнехтов, товарная набережная, выложенная крепким серым булыжником, по которой проходила отполированная колесами железнодорожная колея, красно-кирпичные стены хлебных ссыпок и крытые волнистым железом пакгаузы. Между строениями в город пробивались мощеные спуски улицы.

Но нигде: ни на причале, ни на набережной, ни на спусках — не было видно запоздавших людей, спешивших на судно.

Было спокойно и пустынно.

Обескровленный войной порт почти бездействовал.

— Время отчаливать, — услыхал за спиной Шумов.

Это вошел и стал рядом капитан.

Капитан был старше своего старого судна, когда-то он ходил на иных кораблях, пересекал широты обоих полушарий и так свыкся с морем, что на суше чувствовал себя ненужным и неприкаянным, и потому принял и водил на склоне лет убогую посудину каботажного плавания. Складки темной кожи нависали над туго застегнутым воротником чистого белого кителя, так же чист был и белый чехол на фуражке с крабом.

«Еще бы несколько минут! — подумал Шумов. — А вдруг появятся…»

— Вы всегда вовремя отправляетесь?

— На море должен быть порядок, — ответил капитан и посмотрел на стрелки серебряных карманных часов фирмы «Лонжин», очень надежных, как хронометр.

Шумов понял, что он не столько сам смотрит, сколько ему показывает время. И как бы в подтверждение капитан сказал:

— Если бы они собирались сесть, они были бы давно здесь.

Он был прав. Бандиты не могли опаздывать, как подгулявшие купчики. Они не могли подкатить с шиком на лихаче в последнюю секунду.

— Отчаливайте!

Капитан наклонил голову и вышел.

С мостика донеслось традиционное:

— Отдать швартовы!

Босой матрос на причале подхватил огромную петлю на конце каната и сбросил ее рывком с кнехта.

Петля медленно уползла внутрь судна.

Стальной лист пола под ногами у Шумова мелко задрожал.

Полоса зеленой воды возникла между ржавым бортом и заросшей водорослями каменной стенкой и начала быстро шириться.

Через открытую дверь в рубку Шумов видел рулевого, сноровисто орудовавшего штурвальным колесом.

Берег неумолимо отдалялся, но там по-прежнему не было тех, кого он ждал.

Капитан вернулся в каюту.

— Сами видите, не было смысла задерживаться.

«Наверно, старик рад. Зачем ему стрельба на борту! А может быть, он вообще видит меня мальчишкой, затеявшим игру в воры-сыщики?..»

— Можете плыть спокойно.

«Собственно, я зря с ним разговариваю. Мне нужно было остаться на берегу».

Но капитан думал иначе.

— Они сядут, я думаю.

— Где?

— Здесь садиться было даже глупо. Напасть они могут только в открытом море, когда обойдем отмель у лимана. А до лимана еще две пристани.

Шумов вдруг почувствовал прилив симпатии к капитану.

«Конечно! Зачем им садиться здесь? Раньше времени привлекать к себе внимание! Только в море у них будут развязаны руки. Там они могут делать все, что угодно. Даже затопить пароход и удрать в лодке. А на берегу откормленные кони и смазанные брички, и вихрем в степь — и поминай как звали! Точно».

И он обрадованно сказал капитану:

— Это мысль! Послушайте, а вам не приходилось в молодости ходить под пиратским флагом?

Капитан шутку не принял.

— Нет, не приходилось. И со старшими по возрасту я в такой манере никогда не разговаривал.

— Простите, — сказал Шумов искренне, — я не хотел вас обидеть. Я волнуюсь немного. Сами видите, какая сложилась обстановка.

— Чем сложнее обстановка, тем крепче должны быть нервы, — холодно произнес неумолимый старик.

Шумов спустился в буфет, оставив капитана.