Режин Дефорж - Голубой велосипед

— Решительно, вам всегда, надо оказываться там, где не следовало бы.

— Поверьте, я и сам огорчен, что прервал это нежное свидание, — нагло сказал он. — Не могу понять, что может наити в мужчине вроде него такая девушка, как вы.

— Вы повторяетесь. В чем вы его упрекаете? Он очень хороший человек.

— Само совершенство, лучше не бывает! Но как хотите, не могу вас представить рядом с совершенством.

— Не сомневаюсь, вы меня скорее видите с личностью вроде вас?

— В каком-то смысле. Мы, ты и я, очень похожи. У нас своеобразное понимание чести, которое может подтолкнуть нас к совершению нелепых, но мужественных поступков, при этом мы считаем благом то, что нас устраивает. Точно так же, как и я, вы способны на все, даже на убийство, лишь бы заполучить то, что хотите. Ваше желание всегда будет сильнее вашего рассудка и вашей природной осторожности. Вы, Леа, хотите всего и сразу. Вы — испорченный ребенок, без колебания отбирающий у другого игрушку, в данном случае мужа, даже если, оказавшись в ваших руках, игрушка покажется вам не столь уж красивой.

— Неправда.

— Правда, но вы скорее дадите вырвать свой язык, чем признаете мою правоту. Что за важность! Ваша убежденность в том, что вы влюблены в месье д'Аржила интереса не представляет, это пройдет…

— Никогда!

Он пренебрежительно от нее отмахнулся.

— Лучше поговорим о более интересных вещах. Вам бы надо на какое-то время перебраться в Париж, там бы ваши взгляды изменились. Тетушки будут рады принять вас у себя.

— У меня нет настроения ехать в Париж. Мне надо побыть здесь, чтобы уладить дела отца.

— Вас ощиплют, как курицу. Я предложил вашей семье услуги моего юриста, мэтра Робера. Он честный и компетентный человек.

— Почему я должна принимать от вас помощь?

— Да потому, что я вас об этом прошу, — более мягко произнес он.

По дороге, идущей низом вдоль террасы, они вышли к границе поместья.

— Давайте вернемся.

— Нет, я не хочу видеть всех этих людей, хочу побыть одна.

— Я вас оставляю.

— Нет, вас я не имела в виду.

Она схватила его за руку.

— Пройдемся еще немного. До Жербетты.

Тавернье удивленно на нее посмотрел. Сколько же противоречий таится в этой девочке!

— До Жербетты?

— Это лачуга, где я играла в детстве. Она наполовину ушла в землю, там прохладно. Туда складывают люцерну для кроликов, старый инструмент. Давно я там не была.

Они спустились через виноградник вниз по склону и оказались перед едва поднимавшейся над землей небольшой черепичной крышей. Обогнули ее. Заросшая ежевикой и травой крутая тропинка вела к запертой двери. Ударом плеча Франсуа открыл ее, сорвав заржавевший замок. Небольшое помещение было до половины завалено сеном. С балок свисали клочья паутины.

— Не слишком-то красиво. В моих воспоминаниях здесь было много просторнее.

Франсуа снял пиджак и расстелил на сене.

— Прилягте. Очаровательный уголок!

— Не смейтесь. Здесь я пряталась, когда Руфь пыталась научить меня немецкому. За кормушкой, которую вы видите, есть свободное пространство. Сколько игр мы тут затевали!

Присаживаясь рядом с ней, он заметил:

— Какой вы еще ребенок!

Лицо Леа мгновенно утратило свою детскость и приобрело дразнящее выражение. Вытянувшись, закинув руки под голову и вызывающе выпятив грудь, она поглядывала на Франсуа из-под полуприкрытых век.

Франсуа усмехнулся.

— Не кокетничайте со мной. Иначе я сразу же перестану вести себя, словно старший брат…

— Разве не такой вы меня любите?

— И такой, и другой…

— Перестаю вас узнавать. Вы — и вдруг такой здравомыслящий!

— Не люблю служить заменой.

— Что вы хотите сказать?

— Сами прекрасно знаете.

— Ну и что? Если мне так нравится? Я думала, мы похожи. Неужели вы меня не хотите?

Одним рывком он оказался на ней, задрал юбку и охватил ладонью влажный треугольник.

— Дрянь, я тебе…

Закончить он не успел. Вцепившаяся в его шею Леа впилась губами в его губы.

— Хочу покурить.

— Это было бы неосторожно, — доставая пачку американских сигарет, заметил Франсуа.

Они курили молча. Нагие, с прилипшими к их потным телам травинками, со сплетенными ногами. В лачуге было почти темно.

— Нас начнут искать.

Не отвечая, она встала, надела траурное платье и, смяв в комок белье и чулки, сунула их под камень, отряхнула волосы и вышла, неся башмаки в руке.

Не оглядываясь, пошла она в Монтийяк, и лишь на полпути ее догнал Франсуа. Молча поднялись они на террасу. В тени глициний сидела Камилла. Увидев Леа, вскочила и обняла.

— Где ты пропадала?

— Мне ничто не угрожало, я была с другом.

Камилла мягко улыбнулась.

— Лоран и Адриан уехали. Они жалели, что не повидали тебя перед отъездом.

В жесте Леа была покорность судьбе. Положив руки на горячую каменную ограду террасы и наклонившись вперед, к долине, она смотрела, как за холмом Верделе опускается красный солнечный диск.

Она не слышала, как попрощался уезжавший Франсуа, как звала ее Камилла. Чуть позже до нее донесся шум включенного двигателя. И снова все стихло.

Долетевший с моря ветерок растрепал ее волосы, загорелись первые звезды. Она опустилась на колени у ограды, слившись с ее темным силуэтом, и тихо заплакала. Впервые после кончины отца.

Дальше проезд запрещен. (Нем.)

Боже мой! Как вас зовут? (Нем.)

Из семьи владельца Монтийяка? (Нем.)

Куда ее перенести? (Нем.)

Никого нет? (Нем.)

Врач едет? (Нем.)

Не беспокойтесь. Все будет хорошо. (Нем.)

Принесите белье. (Нем.)

Мой отец — врач, я прочитал несколько книг из его библиотеки. (Нем.)

За дело. Как говорят французы. (Нем.)

Это мальчик. (Нем.)

Мы благодарим вас, господин… (Нем.)

Лейтенант Фредерик Ханке. (Нем.)

До свидания, месье. (Нем.)

Это уже произошло. (Нем.)

Строка из сонета Пьера де Ронсара (1524–1585) «Когда, старушкою, ты будешь прясть одна» (Перевод В. Левика).

Счастливого Рождества! (Нем.)

Девушка с голубым велосипедом. (Нем.)

Не надо, барышня. Эта молодая дама со мной. (Нем.)