Режин Дефорж - Голубой велосипед

— Здравствуйте, господа, — сухо произнес Пьер Дельмас. — В чем дело, Руфь?

— Эти господа намерены здесь поселиться. Похоже, у них есть реквизиционное предписание.

— Это невозможно! — воскликнул он.

Увы, нет, казалось, говорил жест Фредерика Ханке, показавшего на бумагу, которую Руфь держала в руке.

— У нас нет места. Мы приютили родственников из Парижа и Бордо.

— Огорчен, месье, но приказы следует исполнять. Я лейтенант Отто Крамер. Мне нужны две удобные комнаты и помещение, где могли бы разместиться трое моих подчиненных. Мы постараемся не причинять вам больших неудобств, — на безупречном французском сказал офицер.

Леа буркнула:

— Это будет трудно.

— Вы не можете у нас оставаться, в доме траур, — с трудом сдерживая негодование, произнесла Руфь.

— Примите наше самое искреннее соболезнование. Не могли бы мы осмотреть дом?

Пьер Дельмас предоставил свою комнату лейтенанту, а сам перебрался в спальню жены.

— Занимайте мою комнату, вы с ней уже знакомы, — сказала Леа Фредерику Ханке.

— Не хочу вас прогонять, фрейлейн.

— Es ist schon gemacht [15] Это уже произошло. (Нем.) — возразила она, освобождая ящики своего комода.

— Клянусь вам, ничего нельзя было поделать. Приказ пришел из Бордо.

С той поры началось трудное сосуществование. Рано утром немцы спускались на кухню, где ординарец лейтенанта Крамера готовил им завтрак. Франсуаза, работавшая медицинской сестрой в госпитале Лангона, также была вынуждена вставать рано и часто встречала их у плиты, где кипятилась вода. Постепенно они стали обмениваться отдельными словами, а однажды она даже согласилась разделить с ними завтрак, честно говоря, более обильный, чем ее собственный. Остальное время дня их не видели: они находились либо в Лангоне, либо в Бордо. Вечерами возвращались поздно. Альбертина и Лиза де Монплейнс высоко ценили их ненавязчивость. Но Камилла, с трудом поправлявшаяся после родов, болезненнее других переносила их присутствие. Мысль, что под одной с ней крышей находятся немцы, вызывала у нее приступы бешенства, которые сильно ее изнуряли. Лечивший Камиллу доктор Бланшар решительно воспротивился ее переезду в Белые Скалы. По его словам, эта усадьба находилась слишком далеко, чтобы он смог туда приезжать ежедневно.

А очаровательный малыш, которого его мать назвала Шарлем, хотя и чувствовал себя хорошо и развивался нормально, нуждался, тем не менее, из-за недостаточного веса, в постоянном наблюдении. Камилле пришлось смириться. В конце недели ее свекр Раймон д'Аржила приезжал провести с ней и внуком два дня; общение с внуком помогало ему перенести отсутствие сына, от которого все еще не было известий.

Благодаря лейтенанту Крамеру вся семья легко получила пропуска, позволявшие посещать свободную зону. Смерть Изабеллы внесла беспорядок в жизнь дома. Вскоре Руфь обратила внимание на то, что в кладовой стремительно сокращаются запасы продовольствия: больше не осталось оливкового масла, мыла, шоколада, кофе, было лишь немного сахара и варенья, да несколько банок маринадов. Вместе с Леа и Франсуазой она отправилась в Лангон за покупками. В задыхавшемся от зноя Лангоне, улицы были безлюдны, а кафе или пусты, или заняты немецкими солдатами, пившими пиво с видом невыносимой скуки. Казалось, все лавки города подверглись разграблению: у бакалейщиков, торговцев обувью или одеждой товаров не осталось вообще. Пустовали витрины кондитеров, мясников. У виноторговца сохранилось несколько запыленных бутылок. Но немцы прошли и там, скупая вино для себя или для отправки семьям в Германию.

— Даже у торговца скобяными изделиями дела пошли прекрасно, — рассказывала бакалейщица мадам Воллар, вот уже много лет обслуживавшая семью Дельмасов. — У книготорговца, постоянно жаловавшегося, что в Лангоне ничего не читают, не осталось книг, не найти и карандаша. Да, в течение двух дней торговля шла замечательно. Теперь же для всех введены ограничения.

— Как же нам быть? У нас больше ничего нет, — воскликнула Леа.

— При вашей бедной маменьке до этого бы никогда не дошло. Послушайте, я видела ее накануне бомбардировки. Несмотря на карточки, мне удалось набить ей сумки. Но сегодня…

— Что вы могли бы продать?

— Ничего существенного. Что вам нужно?

— Кофе, мыло, оливковое масло, сахар…

— Кофе у меня больше не осталось. Есть цикорий. С молоком он очень хорош. Сегодня утром получила сливочное масло. Могу дать вам два литра оливкового и три килограмма сахара. Еще у меня есть немного какао, макаронных изделий и сардины.

— Несите все, что можете. И мыла…

— Хорошо. У вас есть карточки?

Вернувшись в Монтийяк, Леа и Франсуаза с общего согласия собрали в гостиной всю семью.

— Нам надлежит принять меры, если мы не хотим умереть с голода, — сказала Леа. — Придется вспахать лужайку рядом с прачечной и разбить там огород, купить цыплят, кроликов, поросят…

— Ох, нет! — остановила ее Лаура. — Они скверно пахнут.

— Сама же будешь счастлива поесть ветчины и сала.

— И корову для молока, — добавила Лиза.

— Да, она составит компанию для Каубе и Лаубе, — закричала Лаура.

— Все это замечательно, — сказала Франсуаза. — А где мы будем пока что доставать мясо и бакалею?

— Договоримся с мясником в Сен-Макере: его сын — крестник вашей матушки. А Франсуаза во время поездок в Лангон сможет наведываться к мадам Воллар за бакалеей. И все же нам придется трудно, пока на огороде Леа не вырастут овощи.

— К тому времени маршал Петен все уладит, — сказала их тетка Бернадетта.

В Бордо Бернадетта Бушардо не вернулась. Она с благодарностью воспользовалась гостеприимством Пьера Дельмаса. Ее сын Люсьен убежал из дома, чтобы, как он писал в оставленном матери письме, присоединиться к генералу де Голлю. С той поры от него не поступало известий, и она воспылала к лондонскому дезертиру, как она называла генерала, неутолимой ненавистью. Ее наполнило удовлетворением сообщение от 2 августа о вынесенном тому заочно смертном приговоре.

В конце августа пришедшее из Германии письмо известило Раймона д'Аржила, что его сын после ранения находится в плену в Вестфаленгофе, в Померании. Жив! Он жив! Одинаковой силы радость вспыхнула в глазах и Камиллы, и Леа.

— Больше я сына не увижу, — сказал Раймон д'Аржила.

— Послушайте, дружище. Не портите нам радость. Что за глупости вы говорите! Лоран теперь скоро возвратится, — возразил Пьер Дельмас.

— Для меня — слишком поздно.

Такая убежденность смутила Пьера Дельмаса, который внимательнее пригляделся к своему другу. Действительно, тот постарел и очень осунулся за последнее время.

Второго сентября в Белых Скалах появился велосипедист и попросил о встрече с мадам д'Аржила.