Режин Дефорж - Голубой велосипед

С тех пор как Франсуаза начала постоянно работать в больнице в Лангоне, она изменилась, став более женственной, более привлекательной. При этом она прекрасно причесывалась и начала пользоваться косметикой, — слишком увлекаясь, по мнению Руфи и Бернадетты, — и хорошо одевалась, несмотря на ограничения. Ее платье из красного фуляра в синий горошек со шнуровкой на корсаже явно вышло из рук прекрасного мастера, а не скромной лангонской портнихи, как уверяла Франсуаза.

«Завтра увижу Лорана», — думала Камилла.

У Леа было убийственное настроение. В Сен-Макере она встретилась с Матиасом в доме его друга, ушедшего на целый день. Матиас радовался этой встрече подальше от Монтийяка, инквизиторского взгляда Руфи и тревожного — своих родителей. После их близости в часовне Верделе он ни разу не встречался с Леа наедине. Он даже начал подумывать, не избегает ли она его. Поэтому, когда вечером в четверг она, совершенно бледная, вошла на кухню фермы и позвала его, он удивился. В амбаре, не говоря ни слова, она, вся трепеща, бросилась к нему на грудь. Он нежно поцеловал ее в губы и уложил на сено, пытаясь согреть: сомкнувшиеся у него на затылке руки окоченели, как у трупа. Она так сжала ноги, что ему стоило немалых усилий раздвинуть ее бедра. А ей, несмотря на желание, потребовалось все ее терпение, чтобы позволить его плоти проникнуть в нее. Другие так кричат от горя, как она кричала от наслаждения. У Матиаса их близость оставила странное чувство горечи.

Стремясь избавиться от этого воспоминания, он приготовил в доме друга стол из блюд, которые раньше любила Леа, Ему пришлось проявить немалую настойчивость, чтобы разыскать клубничный торт, выдержанное сладкое белое вино, «вишню в водке», «крем-карамель». Скромный ветхий домишко благоухал расставленными повсюду белыми розами. Девушка улыбнулась, увидев, как постарался Матиас. Выступив в роли хозяина дома, тот протянул ей бокал вина.

— За наше счастье.

Леа выпила залпом.

— Еще, так приятно.

Улыбаясь, Матиас налил ей снова.

С бокалом в руке Леа обошла комнату, надолго остановившись перед высоким камином, украшенным нарисованным на куске коры видом Лурда, изъеденным молью чучелом хорька, букетом роз и пожелтевшими фотографиями.

— У твоего приятеля очень мило, — медленно сказала она. — А где спальня?

Во взгляде Матиаса промелькнуло легкое недовольство. Он никак не мог привыкнуть к ее непринужденности в их любовной игре. Не отдавая себе в этом отчета, он предпочел бы, чтобы она была более застенчива. У него создавалось неприятное впечатление, что игру ведет она, и ему это казалось и неестественным, и неприличным. Матиасу уже было ясно, что она станет его женой. Разве могло теперь быть иначе? Войдя в спальню, Леа чуть было не рассмеялась, так она напоминала комнату Сидони: та же высокая ореховая кровать с покрывалом из белой хлопчатобумажной ткани, с огромной периной из красного сатина, над которой висело большое распятие из черного дерева с веточкой освященной омелы. По обе стороны окна — два портрета принарядившихся крестьян, а рядом с дверью — громадный шкаф.

Не развязывая, Леа сбросила сандалии. Прохлада выложенного кафельной плиткой пола была приятна. Поставив бокал на ночной столик, она принялась, напевая, раздеваться.

Матиас разобрал постель. Покрытая белыми простынями, она выглядела огромной. На ней раскинулась обнаженная Леа.

«Пахнет лавандой», — с легким уколом в сердце подумала она.

— Дай мне выпить.

— Ты пьешь слишком много, — сказал вернувшийся с бутылкой Матиас.

Леа медленно пила, глядя, как он раздевается.

— Тебе бы следовало работать раздетым по пояс. От рубашки остался след, и впечатление такое, что твоя загоревшая голова приставлена не к собственному телу. Некрасиво.

— Сейчас увидишь, насколько некрасиво.

Он вытянулся рядом, привлекая ее к себе.

— Подожди, дай поставить стакан.

При этом движении его губы поймали одну ее грудь, а пальцы терзали другую.

— Ай, ты мне делаешь больно.

— Тем хуже.

Смеясь и вскрикивая, катались они по постели под невозмутимыми взглядами предков.

Голая, с растрепавшимися волосами Леа под восхищенным взглядом Матиаса сидела, поджав по-турецки ноги на растерзанной постели и жадно поглощала торт, фрукты и заварные сливки со жженным сахаром, запивая вином, от которого у нее кружилась голова.

— Прекрати так на меня смотреть.

— Не устаю тобой любоваться. Ты так хороша…

— Это не повод.

— Вот будешь моей женой, и я смогу тобой любоваться столько, сколько захочу.

Рука Леа с куском торта застыла в воздухе.

— О чем ты?

— О женитьбе, черт возьми!

— Я не хочу выходить за тебя.

— Почему же?

Леа пожала плечами.

— Для тебя я недостаточно хорош?

— Не говори глупостей. Не хочу и все тут.

— Девушки всегда хотят выйти замуж.

— Возможно. Но я не такая, как все. Прошу тебя, больше не надо об этом.

— Напротив. Я тебя люблю и хочу взять тебя в жены.

Он сжал ей руку.

— Отпусти, ты делаешь мне больно.

Матиас сильнее сжал ей пальцы.

— Ты спятил? Отпусти немедленно!

— Не раньше, чем ты пообещаешь выйти за меня.

— Никогда! Слышишь? Никогда!

Он занес над ней руку.

— Давай… Ударь меня! Ну, давай же, чего ты ждешь?

— Но почему?

— Я тебя не люблю.

Матиас так побледнел, что Леа инстинктивно сжалась у деревянной спинки кровати.

— Что ты сказала?

Вскочив, Леа принялась одеваться.

— Матиас, не сердись. Ты мне очень нравишься. Я всегда очень тебя любила… Но не как женщина.

— Ты же моя!

Леа закончила застегивать платье. Она не смотрела на все еще обнаженного Матиаса, сидевшего, спустив ноги, на помятых простынях. Чуб закрывал его опущенное лицо. Она ощутила прилив нежности. Как походил он на мальчугана, подчинявшегося всем ее детским капризам! Леа села рядом и положила голову ему на плечо.

— Послушай, не глупи. Нам совсем не обязательно жениться, если мы спим вместе.

— Кто он?

— Что ты хочешь сказать?

— Кто твой любовник?

— Не пойму, о чем ты говоришь.

— Не принимай меня за дурака. Ты думаешь, я не заметил, что ты не девственница?

С полыхающим лицом вскочила Леа с кровати и принялась разыскивать сандалии. Одна находилась у ножки кровати, вторая — под шкафом. Встав на четвереньки, она попыталась ее достать. Матиас оказался быстрее.

— Ты мне ответишь? Кто он?

— Надоел. Тебя не касается.

— Шлюха… Я не хотел этому верить, я говорил себе: только не она, это порядочная девушка… может, это ее нареченный… ей захотелось доставить ему удовольствие перед отправкой на фронт… мне не стоит на него досадовать… теперь же я вижу, что несчастный брат Камиллы никогда не смог бы сделать тебя такой бесстыжей… дрянь… а я-то хотел видеть тебя своей женой… ты — как твоя сестра… эта немецкая подстилка… немецкая подстилка…