Режин Дефорж - Смех дьявола

Доктор с помощью Руфи и Леа выкопал около винного склада, в гуще бузины и лилий, могилу. Обернутый в одеяло труп был опущен в нее и засыпан землей. Три часа утра пробило на колокольне базилики в Верделе.

Жан не вздрогнул, когда доктор сделал ему противостолбнячный укол. Он дал ему успокоительное, которое быстро погрузило его в коматозный сон.

Леа проводила доктора Жувенеля до места, где он оставил свой велосипед. Бессмысленно было теперь прятаться, Файяры, несомненно, видели ее.

— Вам немедленно надо уходить отсюда, — сказал он.

— Но куда?

— У вас есть родня в другом месте?

— Да, в Париже.

— Сейчас туда нелегко добраться, поездов мало, однако на вашем месте я все же попытался бы уехать.

— Но я не могу оставить их одних!

— Я над этим подумаю. Если удастся, помогу вам. Я мог бы отвезти вас в Бордо на машине.

— Спасибо, доктор. Я подумаю. Что касается Жана, это не очень серьезно?

— Нет, не очень. Но нельзя, чтобы пули долго оставались неизвлеченными. До свиданья, мадемуазель.

— До свиданья, доктор.

Жан Лефевр проспал до обеда в кабинете Пьера Дельмаса. Он жадно проглотил чашку плохого кофе, принесенную Руфью, и съел огромный кусок сладкого пирога.

— А! Ты встал, — сказала Леа, входя. — Тебе не очень плохо?

— Нет. Я сейчас уйду.

— Куда ты отправишься?

— Не знаю. Попробую найти остальных, если они не все схвачены или убиты.

— Что произошло?

— У тебя не найдется сигареты?

Леа вынула из кармана своего платья в цветную полоску старый кисет с табаком и бумагу «Жоб» и протянула ему.

— Вот все, что у меня есть.

Его пальцы дрожали так сильно, что ему никак не удавалось удержать табак на тонкой бумаге.

— Дай мне.

Леа ловко скрутила папиросу, смочила клейкий краешек и зажгла ее для него. Несколько секунд он молча затягивался.

— Все началось в прошлый понедельник, это было 10 июля. Мы с Раулем находились в маки Гран-Пьера. Через Би-Би-Си был получен приказ. Я слышу еще голос диктора: «Тапфор наводит страх… мы повторяем: Тапфор наводит страх…» Морис Бланше повернулся к Максиму Лафуркаду и сказал ему:

— Ты можешь собрать группу прямо сегодня вечером.

Я спросил у Максима, что это значит, он мне ответил:

— Около фермы Бри в Сен-Леже-де-Виньяк будут сброшены контейнеры.

Это была добрая новость, потому что после боя у Сен-Мартен-дю-Пюи у нас почти не осталось боеприпасов. В шесть часов вечера нас собралось двадцать человек вокруг места приземления, пятеро других следили за дорогой, проходящей рядом, а двое остались в грузовичке, укрытом в лесу. Остальные с нетерпением дожидались появления самолета. Наконец через полчаса мы услышали шум моторов «летающей крепости» и зажгли свои факелы. По сигналу три товарища и я бросились к первому контейнеру, который был полон «стэнами» и перевязочными материалами; во втором был табак, снаряжение для диверсий и гранаты. Мы начали открывать третий, когда услышали свисток.

— Это они, — крикнул часовой.

— Поторопитесь, — сказал нам Максим.

Нам удалось погрузить на машину содержимое четвертого контейнера. Максим приказал отступать, когда немцы открыли огонь. Мы присоединились к маки Дюра и только на следующий день узнали, что случилось с четырьмя нашими товарищами.

Жан нервно затянулся погасшей сигаретой. Леа зажгла ему другую. Он продолжал бесцветным голосом:

— Максим остался у места выгрузки с Роже Маньо, Жан Клаве и Эли Жюзан прикрывали наш отход. Они установили между двумя контейнерами легкий пулемет и, пользуясь сброшенными боеприпасами, открыли огонь. Немцы отвечали, но не показывались. Однако четверо полицейских сумели подобраться к нашим товарищам. Наших ранили, они попытались бежать, но было слишком поздно. У них к тому же кончились патроны… Немцы избили их прикладами и, смеясь, наблюдали, как головорезы из полиции пытают их. Они вырвали им ногти, содрали кожу до мышц и наконец заставили их вырыть себе могилы…

Леа сухими глазами смотрела на рыдающего Жана.

— А что случилось потом?

— Они подожгли ферму Бри и уехали в Мориак с песнями. Вместе с маки Дюра мы залегли в пятидесяти метрах от блазимонской дороги, открыли пулеметный огонь и забросали их гранатами. Немцы и полицейские бросились на землю и стали отстреливаться. Здесь Рауль и был ранен в плечо, а я в ногу. Двое наших товарищей пали рядом с нами: Жан Кольёски и Ги Лозанос. Мы отошли, скосив несколько человек из автомата, но на мориакском кладбище мы были ранены снова. Аббат Гресье подобрал нас и оказал нам первую помощь. Видя тяжелое состояние Рауля, он предупредил доктора Лекаре из Ла-Реоля, который входил в нашу сеть, но из-за немецких заслонов на дорогах не смог нас отвезти к нему и оставил в Пиане, оттуда мы пошли пешком. Остальное ты знаешь.

Друзья долго молчали, держась за руки. Руфь прервала их мрачные мысли, быстро войдя в комнату.

— Я встревожена, у Файяров никого нет, все заперто. Дети мои, вам надо уезжать.

— Но куда же мы отправимся?

— В Париж к твоим теткам.

— Я не могу теперь уехать, мне надо побывать в Верделе и предупредить мою мать.

— Я это сделаю, Жан.

— Спасибо, Руфь, но именно мне следует сообщить матери о гибели Рауля.

— Я понимаю, дружок… Но что ты будешь делать потом?

— Продолжать сражаться. Прости, Леа, что оставляю тебя, но я не могу поступить иначе.

— Возьми мой велосипед, Жан. Так ты доберешься быстрее.

— Спасибо. Если удастся, я вам его верну. Прощай, Леа. Тебе тоже надо уезжать.

Она, не отвечая, обняла его. Бернадетта Бушардо и Руфь тоже обнялись с ним, советуя ему помнить о своей ране.

Леа кончала укладываться, она собрала в дорожную сумку кое-какую одежду для Шарля и себя, а также небольшую шкатулку с оставшимися украшениями матери. Руфь принесла ей завернутые в белый платок сандвичи и термос с водой.

— Я дала Шарлю пакет с вишнями и остатки сладкого пирога.

— Уезжай, Руфь, я прошу тебя.

— Нет, моя дорогая. Кто-то должен заниматься домом и твоей теткой.

— Я боюсь оставлять вас здесь одних.

— Но что может случиться с двумя такими старыми женщинами, как мы? Ты зря волнуешься. Все будет хорошо.

— О Файярах так ничего и не известно?

— Нет.

— Когда обещал приехать доктор Жувенель?

— В три часа. Поезд по расписанию должен отправляться в четыре, если путь будет расчищен.

— Ты думаешь, мы в Бордо сумеем сесть в парижский поезд?

— Доктор Жувенель сказал, что предупредил своего друга, который работает на вокзале Сен-Жан.

— Леа, когда мы едем? — вбегая, спросил Шарль.

— Скоро. Мы ждем доктора.

— Он отвезет нас к маме?

— Не знаю… Может быть. Иди во двор, я тоже сейчас выйду.

Леа заперла чемодан и осмотрелась вокруг. «Я не увижу больше эту комнату», — подумала она.