Татьяна Александрова - День рождения Лукана

Стаций уходил от Марциала со странным чувством: кажется, впервые Марциал был с ним самим собой и не был ему неприятен…

Наконец долгожданный день настал. За три дня до него Стаций приехал в Неаполь вместе с Клавдией, остановившись, как всегда, у тетки. Марциал должен был приехать за день до события вместе с несколькими поэтами своего круга. Поллий с женой уже перебрались из Суррента в пригородный Леймон, что упрощало задачу. Обмен письмами с Менекратом, произведенный накануне, подтвердил, что Полла ждет гостей и не отказывается от своего намерения.

День выдался ясным и теплым, но неспокойным. Быстрый ветер с моря гнал по небу жемчужные облака, деревья с желтеющей листвой, казалось, готовы были улететь вслед за ними. Стаций всегда любил осеннее небо, оно виделось ему самым глубоким и просторным. Освещенные тревожным солнцем ветреного дня опустевшие виноградники Гавра радовали глаз проблесками золотой и пурпурной листвы.

Леймон располагался в миле от моря, в стороне от густо теснившихся соседних вилл. Подъехали все вместе, в нескольких карруках. Всего гостей собралось человек пятнадцать – значительно больше числа муз. Из окружения Марциала Стаций хорошо знал только элегика Аррунция Стеллу, на бракосочетание которого сам недавно написал эпиталамий. Из приглашенных Менекратом он был знаком лишь с Силием Италиком, консуляром [150]и эпическим поэтом, автором поэмы о Пунических войнах. Это был человек хрупкого телосложения, вида болезненного, хотя, кажется, никакой болезнью он не страдал. Силий купил имение, на землях которого находилась могила Вергилия, и хотя новый владелец не препятствовал желающим поклоняться его памяти, Стаций считал своим долгом извещать его о своих посещениях священного для него места. В этом они сходились: Силий тоже ходил на эту могилу как в храм.

Поллий был, как обычно, рад гостям, хотя и открыто удивился их общему неожиданному желанию собраться без видимого повода. Но сразу же повел их осматривать виллу. Эта вилла была более обычной, нежели суррентинская. Два крыла, портик с ионическими колоннами, более высокий в центре, внутри все росписи – в том самом архитектурном стиле, который нравился Поллию: раздвинутые стены, морские картины, продолжение ионических колонн. И здесь повсюду стояли греческие мраморные статуи, порой даже работы мастеров двухсот-трехсотлетней давности или же их бронзовые копии. Будучи на этой вилле в первый раз, Стаций с удовольствием рассмотрел бы ее поподробнее, но его начинало немного тревожить то, что Полла не показывается. Однако внезапно она вышла откуда-то из бокового прохода и предстала перед собравшимися.

Туника и стола на ней были аметистового цвета, складки уложены особенно продуманно – как на статуе; на шее поблескивало золотое ожерелье с аметистами, волосы были убраны очень тщательно, хотя прическа была обычная, простая. Лицо ее было бледно, но в осанке, в движениях чувствовалась решимость. На этот раз Стаций особенно поразился ее красоте и изяществу. Несмотря на седину в волосах, она казалась молодой, и в этом было что-то божественное: не просто молодость – вечная молодость. Все замолчали с ее появлением.

Она приветливо поздоровалась с гостями, после чего, попросив Поллия прерваться, пригласила всех в атрий. Видно было, что Поллий в некотором замешательстве, но, как и рассчитывал Стаций, устраивать объяснения на людях было не в его обычае.

В атрии уже были расставлены кресла для слушателей, стоял и высокий столик для чтеца. По полу были разбросаны лепестки пурпурных роз, розы стояли в двух небольших переливчато-фиалковых стеклянных вазах, ими же был украшен ларарий, а возле него, на таком же высоком столике, только обращенном наклонной стороной к зрителям, и тоже среди роз, лежала уже знакомая Стацию золотая маска.

Стацию, увидевшему, что Поллий окончательно растерялся и не знает, как понимать происходящее, стало жаль его. Ему показалось, что их общие действия в самом деле напоминают вторжение разбойников в мирное жилище…

– Я позвала вас сегодня, друзья, – начала Полла немного не своим голосом, заметно волнуясь, – потому что это день рождения великого поэта Марка Аннея Лукана… моего мужа. Почтим же его маны скромными приношениями и чтением стихов…

И, обратившись к Поллию, спросила робко и немного виновато:

– Ты совершишь все что положено?

Поллий молча закивал и тут же беспрекословно приступил к исполнению обычного обряда мирных жертвоприношений домашним богам.

Потом они стали рассаживаться по местам. Полла подошла к Стацию и почти беззвучно спросила его, может ли он взять на себя ведущую роль на празднестве. Стаций понял, что сама она говорить уже не может. Он кивнул и тут же попросил Поллу взять опеку над его женой – на самом деле цель его была противоположна. Полла улыбнулась Клавдии и усадила ее рядом с собой.

Когда все расселись по местам, а слуги принесли книги, Стаций начал с того, что, воздав краткую хвалу поэту, дал слово Марциалу. Тот, уже успевший напомнить Полле о некогда бывшем знакомстве, начал читать, одну за другой, эпиграммы:

Стаций наблюдал за Поллой и заранее страшился собственного чтения. Она сидела, как всегда, прямо и как будто не слышала, что читается, опустив глаза в пол и плотно сжав губы. Стаций заметил, что одной рукой она держится за руку Клавдии, которая в свою очередь незаметно гладила ее по руке. У него мелькнула мысль, что зря он во все это ввязался, пренебрегши мнением Поллия, который, вероятно, знал, что делал, оберегая жену от лишних переживаний. Посмотрел он и на него: Поллий сидел опустив голову и не глядя по сторонам.

Между тем время неумолимо приближало его собственное выступление. И вот он уже сам подходил к столику для чтения, чувствуя тяжесть в ногах и холодок в щеках.

– По просьбе редчайшей из жен, госпожи Поллы Аргентарии, и я написал стихотворение на сегодняшний праздник, – начал он. – К сожалению, я не успел предварительно показать его ей, так что, госпожа Полла, ты вольна не принимать этого обращения, если оно тебе не понравится. Что до меня, то я не решился тягаться с несравненными гекзаметрами Лукана, отчего выбрал для себя Фалеков стих, – прошу видеть в этом знак моего величайшего почтения к поэту.