Дмитрий Мережковский - Бремя власти: Перекрестки истории

Услышит ли Александр, беспокойно мечущийся сейчас в своих покоях, голос отца? Голос своей совести: «После. После. всю жизнь. всегда – каждый день, каждый час, каждую минуту – тоже, что сейчас вот – это – и больше ничего. Как с этим жить, как с этим царствовать?.. Годы пройдут, вечность пройдет, а это – никогда, никогда!..»

«Полно, сударь, ребячиться, – скажет ему циник Пален, – пора и царствовать».

Словно на плаху, взойдет император Александр I на трон – «дедушкины убийцы позади, батюшкины убийцы впереди» – «Государь император скончался апоплексическим ударом. Все при мне будет, как при бабушке.»

Замечательна скорость распространения известий о сем трагическом событии: заговорщики разослали приказ по заставам никого в город не пускать, и обозы, застрявшие на подходах к городу, послужили как бы живыми проводниками телеграфа слухов, так что уже через два часа после убийства Павла новость дошла до родственника Н. И. Греча, жившего за 70 верст от столицы, куда обычным порядком ехать надо было по весенней распутице не менее десяти часов! [15;136].

Загримированное тело Павла – на шее платок, на голове шляпа – будет выставлено, как положено, для торжественного прощания. За десять дней у гроба пройдет около 100 тысяч человек. [164]

23 марта 1801 года Павла похоронят в Петропавловском соборе.

Если накануне событий 11 марта столица выглядела вымершею – всё словно бы затаилось в ожидании неизбежно надвигавшейся трагедии, – то известие о кончине ненавистного императора, подобно катализатору, вызвало такую быструю и бурную реакцию, что она могла бы показаться даже неприличной.

Еще доктора и гримеры трудились над телом убиенного императора, а в городе уже «появились прически a la Titus, исчезли косы, обрезались букли и панталоны; круглые шляпы и сапоги с отворотами наполнили улицы. Дамы также, не теряя времени, облеклись в новые костюмы, и экипажи, имевшие вид старых немецких или французских attelages, исчезли, уступив место русской упряжи, с кучерами в национальной одежде и с форейторами (что было строго запрещено Павлом), которые с обычною быстротою и криками понеслись по улицам. Это движение, вдруг сообщенное всем жителям столицы, внезапно освобожденным от строгостей полицейских постановлений и уличных правил, действительно заставило всех ощущать, что с рук их, словно по волшебству, свалились цепи и что нация, как бы находившаяся в гробу, снова вызвана к жизни и движению» [54;94].

Таково «дней Александровых прекрасное начало».

Положение юного императора было двусмысленным. Возведенный на трон убийцами отца, он не мог ни карать их, ни миловать. Они же, в свою очередь, пишет Адам Чарторыйский, «даже давали понять, что удаление и недовольство могут быть опасны для Александра и что из чувства благодарности, а равно из благоразумия ему следует окружить себя теми лицами, которые возвели его преждевременно на высоту престола и на которых он должен смотреть, как на самый верный и естественный оплот. Такое рассуждение, довольно естественное в России, традиционной стране дворцовых переворотов, не произвело, однако, желаемого впечатления на Александра. Да и странно было бы предположить, чтобы он мог когда-нибудь сочувствовать убийцам своего отца (которого он все-таки любил, несмотря на его недостатки) и добровольно предаться в их руки» [54;211].

Современники понимали сложность положения Александра. Прямолинейный и честный Державин даже предпринял некоторые меры, должные, как ему казалось, укрепить репутацию нового императора: «.Державин, по ревности своей и любви к отечеству желая охранить славу наследника и брата его Константина, которых порицали в смерти их отца, и тем укоризну и опасность отвратить империи, написал бумагу, в которой советовал хотя бы видом одним произвесть следствие, которым бы обвинение сгладить с сих принцев и наказать преступников хотя только удалением на время из столицы, потому что ужасный их подвиг, впрочем непростительный, предпринят был единственно для спасения отечества от такого самовластного и крутого государя, который приводил его своим нравом к гибели; с которой бумагой и ездил три раза во дворец; но был приближенными, которые его держали, так сказать, в осаде, не допущен» [17;220–221]. Несмотря на советы Державина и Лагарпа, следствие производить Александр не рискнул.

Судьба главных заговорщиков такова:

Пален, как мы знаем, будет отправлен в отставку менее чем через месяц.

Стоявший у истоков заговора Н. П. Панин, во время трагических событий пребывавший в Москве, будет сначала призван на службу и приветливо принят императором, но уже в октябре уволен в отставку с повелением путешествовать три года за границей. Еще в мае он напишет Александру: «Если Вы считаете меня виновником такого дела, которое предосудительно для Вашей славы, то мое присутствие здесь может быть только неприятным. Я готов Вас от него избавить. Но я унесу с собой и в могилу убеждение, что, осмелившись первый развернуть перед Вашими глазами картину тех ужасных опасностей, которые грозили России, я послужил моему Отечеству» [7;629].

Беннигсен на другой день после убийства будет назначен начальником Михайловского замка. Отличится в наполеоновских войнах, в 1813 году получит титул графа и умрет в 1826 году. На старости лет он женится в четвертый раз на молоденькой польке, которая будет изводить его милой шуточкой, говоря: «Мой друг, ты знаешь новость? – Что такое? – Император Павел скончался!» [7;627].

Российская государственность строилась по особым принципам. Отличие России от Европы отражено даже в языке. Тот термин, что мы переводим словом «государство», в европейских языках имеет несколько иной смысл. Французское «etat», английское «state», немецкое «Staat» и испанское «estado» восходят к латинскому термину «status» – положение, состояние, то есть – нечто незыблемое, неизменная данность. Изначально этот термин относился к составляющим общество сословиям, каждое из которых обладало собственными неотъемлемыми правами, а затем название было перенесено на все сообщество в целом.

В словаре В. Даля термин «государство» произведен от слова «государь» и определяется как, во-первых, «государствование, власть, сан и управление государя» и, во-вторых, как «царство, империя, королевство, земля, страна под управлением государя». В новейших словарях, конечно, термин толкуется несколько иначе, но если исходить из этимологии самого слова, то смысл именно таков: «государство» в русском понимании выросло, как дерево из зернышка, из власти «государя», а не образовано путем организации в сообщество отдельных сословий.