Гор Видал - Вице-президент Бэрр

Я вышел из редакции на Пайн-стрит, пошел пешком к Бродвею и услышал, что меня окликает — нет, ко мне взывает — женский голос:

— Шарло! — Я повернулся и увидел золоченую карету и в ней мадам. — Залезай-ка, залезай! — Я последовал приказанию. Кто посмеет ее ослушаться.

Я не видел мадам два гада, но она совсем не изменилась.

— Я была в Саратога-Спрингс, pour la santé [104] Ради здоровья (франц.). . На Бэтери! — крикнула она кучеру, добавив с мерзкой ухмылкой: — По развалинам! — Она посмотрела на меня красными глазами. — Должна признаться, меня иной раз бросает в frisson [105] Дрожь (франц.). , когда смотрю на то, что огонь сделал со всеми этими злыми долларопоклонниками. — Вот уж не ожидал услышать из уст мадам осуждение источника ее величия, предмета ее всепоглощающей страсти. — Почему я вас так редко вижу, Шарло? Почему вы меня покинули?

— Я так занят.

— Знаю. J’ai lu vos pièces! [106] Я читала ваши статьи! (франц.). Какой талант! Вы должны написать о моем доме. Это все, что осталось от Нью-Йорка. А теперь скажите мне… скажите правду. Как он? — Очевидно, она думает обо всех развалинах сразу.

— Я не видел полковника с июля. Он был тогда очень слаб. Почти не разговаривал.

— О, бедняга! Можно мне навестить его до завершения развода? То есть до середины сентября. — Она вдруг нахмурилась. — Mon Dieu! [107] Боже! (франц.). Неужели мне придется после развода сменить герб?

Я тупо смотрел на нее.

— А я-то думала, что Старожил все замечает.

Ага, дверцы кареты украшены и вице-президентской печатью, и фамильным гербом Бэрров!

— Разумеется, — сказал я твердо и радостно, — вам придется его закрасить.

Мадам вздохнула. Конечно, ей не повезло, но вид обгоревших домов на Уильям-стрит вернул ее в хорошее расположение духа. Нищие еще роются среди развалин, несмотря на многочисленные объявления, грозящие карой. Всю нижнюю часть Манхэттена займут коммерческие здания. Обитатели переезжают вверх, на Четвертую улицу и даже дальше. Я тоже переезжаю.

На Бэтери карета остановилась, мы остались внутри, наблюдая обычный парад. Напротив продавались гречишные оладьи, и я сразу вспомнил, что целый день ничего не ел.

— Я не знала другого такого мужчины — sauf l'Empereur [108] Исключая императора (франц.). . — Мадам вдруг шмыгнула носом. Слезы? Вряд ли, наверное, насморк.

— Вы должны его навестить.

— Ему там не плохо?

— Думаю, сносно. Судья Эдвардс смотрит за ним, все его навещают.

А я так и не выбрался к нему после возвращения из Вашингтона. Написал, но ответа не получил. В ближайшие дни обязательно поеду, расскажу о неплатежеспособности президента Джексона: мысль о любом президенте, умирающем в нищете, действует на полковника благотворно.

— Наша любовь была как пламя, Шарло. — Мадам бросила мечтательный взор на реку Норт, как бы ожидая, что старый возлюбленный ураганом примчится к нам со Статен-Айленда. — С самого начала, когда я была еще jeune fille en fleur [109] Девушка в цвету (франц.). и мы встретились во французской кондитерской, а полковник был красивейший мужчина, какого мне только приходилось видеть, его обожали все женщины Нью-Йорка, — с той самой минуты он поклялся и я поклялась, что мы будем вместе. И мы были вместе! В ту летнюю ночь, когда мы обвенчались, я впервые была в его объятиях… — Я не верил своим ушам! — И я подумала: enfin [110] Наконец (франц.). я обрела покой. Но нет, я слишком доверчива, слишком романтична. Я не понимала — но как я могла понять? — что уже поздно и для меня, и для него, для нас обоих. Потому что его характер давно уже сформировался, и он не мог отказаться от эгоистических холостяцких привычек. В тот день, когда я узнала про его garçonnière [111] Холостяцкая квартира ( франц.). и про шлюху миссис Макманус, я поняла, что любовь, о которой я мечтала всю жизнь, — всепоглощающая любовь — pas possible! C’est ca [112] Невозможна! Вот так (франц.). , сказала я себе и поручила мистеру Александру Гамильтону возбудить дело о разводе.

— Значит, не потому, что он истратил ваши деньги?

— Кто подал вам эту мысль? — воскликнула женщина, подавшая мне эту мысль. — Деньги на то и существуют, чтобы их тратить, n’est-ce pas [113] Не так ли? (франц.). ? — Голос у мадам стал совершенно другой. — Нет, я женщина, Шарло, страстная, совершенно… совершенно… — Она запнулась в поисках подходящего слова. Так много слов пришло на ум каждому из нас, что я решил промолчать, чтоб не брякнуть лишнего.

— Мне нужен был герой, мужчина. Он был и мужчина и герой. Но он так и не стал безраздельно моим. Но даже и после всего…. — Один глаз у нее слезился — от виски. — Передай, что я каждый день поминаю его в молитвах.

— Непременно.

Мадам тихонько шмыгнула носом.

— Я навещу его, когда развод оформят окончательно.

Мадам приказала кучеру довезти нас до дома Леггета.

— Раз вы увидите моего обожаемого Аарона раньше меня, скажите, что мое сердце принадлежит ему навсегда. Еще скажите, что, если у него сохранилась расписка от продажи лошадей и кареты, пусть пришлет мне копию. Она нужна мне для моей бухгалтерии. Он поймет.

Сегодня в два часа дня Аарон Бэрр скончался в возрасте восьмидесяти лет и семи месяцев.

Я был у Леггета, мы работали над первым номером новой газеты, когда посыльный от мистера Брайанта передал мне эту весть.

— Ты напишешь для нас некролог? — деловито осведомился Леггет.

— Нет, нет. Мне надо его увидеть. — Странное замешательство овладело мной.

— Некого видеть, — сказал Леггет. — Твоего старого друга больше нет.

— Да, да, но мне надо быть с ним рядом. — И я отправился на Статен-Айленд; у подъезда гостиницы Уинанта толпились родственники и друзья.

— Пойдемте наверх, — сказал мне мистер Дэвис. — Я провожу вас. — Мы поднялись вместе по узкой лестнице. — Он умер легкой смертью. Почти до самого конца был в сознании. Последним его словом было «мадам».

— Это о жене? — Я поразился.

Дэвис пожал плечами.

— Неизвестно. Мне показалось, он обращался к женщине, что сидела у его изголовья, к миссис Киз. Она все еще там.

Миссис Киз плакала у окна, в тусклом свете сумерек, закрыв ладонями лицо, на фоне морского пейзажа. Рядом, низко склонив голову, молился преподобный Ван Пелт.

Полковник лежал на узкой кровати, укрытый до подбородка одеялом. Единственная лампа под потолком освещала его лицо. Старики на смертном одре обычно выглядят удивительно моложаво. Полковник выглядел бы точно так же, как в день моего последнего визита, если бы не то, что я принял за мыльную пену на висках и что оказалось гипсом; уже сняли посмертную маску. Обычное его лицо (будто он заснул с легкой усмешкой на губах), и все же я заметил в мертвом то, что в живом редко замечаешь: какой он маленький, почти как подросток.